Ужин закончился, поднос Дэниела унесли, дети начали готовиться ко сну. Чуть раньше он услышал пение, доносившееся из гостиной, и пожалел, что не может пойти туда, но потом кто-то открыл дверь в комнату Дэниела, чтобы он мог насладить музыкой. Затем он, должно быть, уснул, потому что теперь уже не было слышно ничего, кроме случайных шагов, скрипов и вздохов самого дома.
Проведя день в постели, Дэниел чувствовал себя выспавшимся и раздосадованным. Сейчас, когда он нуждался в компании, все отправились спать.
Из дальнего конца коридора послышалось шуршание юбок. Сердце Дэниела забилось быстрее. Сьюзан. Она ни разу не зашла к нему за весь день. Это она.
Но в дверь просунулась голова сестры Мэри Маргарет.
— Можно войти?
— Делай что хочешь. — Дэниел не собирался грубить, но он и сам не ожидал, что будет настолько очарован.
Сестра Мэри Маргарет вошла и тщательно закрыла за собой дверь.
— Ну и как тебе показалось печенье? — спросила она, идя к кровати.
— Какое печенье?
Сестра Мэри Маргарет фыркнула:
— Никогда не лги монахине, Дэниел. Мы обладаем незаурядной способностью докапываться до правды.
Дэниел сердито глянул на нее и, свесившись с кровати, извлек на свет картонную коробку. Сняв крышку, он взял два печенья, а затем водворил картонку на место.
— Желаешь одно?
— И стану соучастником воровства?
— Зажги какой-нибудь свет.
— Твои взгляды на наказание нуждаются в исправлении. — Тем не менее она взяла печенье. Откусив, подняла красиво очерченную черную бровь. — Неудивительно, что ты отказывался от бульона.
— Детская еда, — проворчал Дэниел.
— Понятно. А печенье — более взрослая?
— Чего ты хочешь?
Сестра Мэри Маргарет довольно усмехнулась:
— Я пришла сообщить, что мы с Максом завтра уезжаем в монастырь. — Она открыла дверь. — У тебя три недели.
— Сьюзан не вернется к святому Франциску.
— Увидим. — И хотя в голосе ее сквозило сомнение, глаза искрились. — Удачи.
— Белл!
Дверь уже почти закрылась, но сестра Мэри Маргарет просунула голову в оставшееся пространство.
— Да?
— Мне почему-то кажется, что ты не станешь возражать, если я уговорю Сьюзан не принимать постриг.
Совершенно серьезно она объяснила:
— Во время войны ты дал мне немного надежды… а потом помог понять, что я способна вести достойную жизнь. Ты никогда не обращался со мной, как с дрянью, ни разу не посчитал, что я обречена пойти по стопам своей матери. — Монахиня улыбнулась. — Ты помог мне увидеть, что мой самый грозный враг — я сама, а порочная жизнь делает меня только более несчастной.
Дэниел состроил физиономию.
— Насколько помню, я был частью той недостойной жизни.