12 января 1970 года. Борт авиалайнера Boeing-747. Первый трансатлантический перелет из Нью-Йорка в Лондон.
Курносая заскочила за почетным секретарем Бильдербергского клуба на борт 747-го Боинга в бар для VIP-ов, когда он выговаривал бармену, что тот налил в его бокал французского коньяка, вместо армянского. Смерть почтенного Джейкоба Блюмма во время первого трансатлантического перелета флагмана американской гражданской авиации из Штатов в Лондонский Хитроу[103] серьезно омрачила общее праздничное настроение публики. Бармен потом рассказывал, что пожилой джентльмен неожиданно прекратил его отчитывать по поводу коньяка, залпом опустошил рюмку, обернулся, поднял руку в приветствии, будто увидел кого-то, проговорил «Салюдо! Рамон!», затем проговорил непонятное слово — «Манасаровар» и повалился на ковровое покрытие бара. Старику Блюмму должно было исполниться 72.
Многие уважаемые люди по обе стороны Атлантики с облегчением вздохнули, узнав о кончине этого беспокойного старика. Джейкоб Блюмм всегда вносил в размеренную жизнь хозяев Уолл-стрит суету и беспокойство. Появление его лимузина в районе финансовой Мекки предвещало БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ. Кому-то везло, и он становился сказочно богат, а кто-то терял все, иногда, даже жизнь. Впервые он сколотил приличный капитал в ходе гражданской войны в Испании, а потом на поставках стрелкового оружия Финляндии накануне военного столкновения финнов и русских. К концу Великой Войны никто не решался даже примерно оценить его состояние. Часть подконтрольных ему структур отслеживала исполнение контрактов по ленд-лизу Советской России. В то время как другие его компании поставляли радиолампы для Telefunken[104], которая производила ранцевые радиостанции для Вермахта[105].
Блюмму был присущ талант всегда находиться в центре событий, оставаясь при этом в тени. Его офис в Эмпайр-стейт-билдинг[106] занимал небольшое, по меркам его бизнеса, помещение — не более пары сотен квадратных ярдов[107]. Войти в него можно было, потянув за кольцо в зубах бронзового дракона. Отливающий золотом дракон на фоне мореного дуба массивных дверей всегда поражал деловых людей своей вычурностью. Многие открывали эту дверь, но мало кому довелось увидеть интерьер места, где обитал хозяин. В приемной посетителя встречала секретарша Блюмма — Мегги Пью, которая величественно восседала за огромным рабочим столом, уставленным телефонами. Это была крашеная блондинка неопределенного возраста, которая, как шептались вокруг, свободно говорила на всех языках планеты. Через «кордон», оберегаемый этой дамой, не проникал практически никто. Джейкоб Блюмм не любил принимать гостей в этом офисе.