Ни громкий кашель, раздавшийся сзади, ни брызги пива, которые холодным душем «освежили» затылок, не остановили наследного пэра Англии. Он шел навстречу своей судьбе.
Во всяком случае, ему так казалось.
В аэропорту Вечного города он получил «смертельную» рану. Колющее оружие из «стрелялки» крылатого бога-проказника «продырявило» сердце поседевшего холостяка. Холодный рассудок чистокровного англосакса парализовало. Окружающая суета аэропорта потеряла свою естественную пестроту и окрасилась в розовый цвет. Любовь горячей, всесокрушающей волной накрыла необычно постриженного джентльмена.
— А Вы милый! — хрипловатый голос предмета его обожания заставил биться сердце подобно электромотору, — ну, что Вы молчите, говорите же что-нибудь! Я жду. — Капризные интонации девушки приводили сэра Уинсли в состояние, близкое к экстазу. Окунуться с головой в состояние восторга мешало холодное пиво, льющееся на голову. Оно заливало глаза, ледяной струей вдоль позвоночника стремилось в брюки, отвлекая от счастья и создавая серьезные неудобства.
— Очнитесь, Артур! — голос Баркера доносился откуда-то издалека, хотя его физиономия маячила прямо перед глазами, скрывая предмет обожания.
— Уйдите, Генри! Что Вам от меня надо? — язык немного заплетается, но этот американский хулиган, видимо, услышал и перестал лить холодное пиво на голову.
— Мальчики, если вы будете безобразничать, вас заберет полиция, и мы не сможем познакомиться.
Баркер приложил что-то обжигающе холодное к виску, и окружающий Мир обрушился на несчастного Уинсли шумом пассажирской толпы и неприятным холодом мокрой одежды. Особенно неприятно было внизу. Перед ним сидела неряшливо одетая молодая особа с электронной сигариллой в ярко накрашенных губах. Воздух был пропитан запахом пива.
— Мистер Баркер, — лицо незнакомки скривилось, как будто ей в рот попало нечто очень кислое, — уберите Вашу Медузу, она на меня не действует, а окружающим сейчас не по себе, не дай Бог, отчудят чего-нибудь. Обещаю, что больше не буду тревожить либидо Вашего приятеля, — она улыбнулась сэру Артуру и, сделав «губки бантиком», послала ему воздушный поцелуй. — Arrivederci, bambino![92]
Уинсли чувствовал себя идиотом. Идиотом мокрым и униженным. Неожиданно, это стало неважным. Окружающий мир затих, ушел «на второй план». Осталась незнакомка, на ней сконцентрировалось все внимание. Уинсли напрягся в ожидании. Сжавшая плечо рука Баркера, говорила, что и с янки происходит нечто подобное.
— Джентльмены, — голос незнакомки приобрел менторские интонации Мэри Поппинс