— Да. Убьют, — все больше воспламеняясь, проговорил Иван Иванович. — Убьют. А разве я предлагаю что дурное для человека? Я бы мог соединить все европейские реки и н. а океанском пароходе приехать в Москву. Дорого? Ага. А вот мы с вами строим завод. Завод этот будет выпускать моторы. Куда они пойдут? В пасть войне. Это не дорого? А сколько заводов у нас работает на войну? Да ведь не только наши заводы — заводы всего мира… весь мир, — приходя в ужас, воскликнул Иван Иванович. — Весь мир ведь работает на войну. Весь мир — на то, чтобы уничтожать друг друга. Ведь это же мир сумасшедших. — У Ивана Ивановича даже навернулись слезы, и он с тоской закончил: — Ужас. Просто ужас.
— Да. Это ужасно, — вдруг согласился с ним Лукин, который еще только за пять минут до этого решил крепко поспорить с Иваном Ивановичем. — Это ужасно, — повторил он. — А сколько гибнет лучших людей — талантливых, даровитых: Пушкиных, Менделеевых, Павловых, Чайковских?
— Ну, вот видите, — Иван Иванович даже Мягко тронул за руку Лукина. — А сколько слез… целые озера материнских слез. Ведь что делается-то? — заговорил он с Лукиным уже как со своим единомышленником. — Была Германия. Вы же знаете, как мы уважали ее технику, ее великих людей — Гете, Шиллера, Гейне, Бетховена… Да мы с вами сотни таких насчитаем… И вот пришел какой-то хлюст — Гитлер и превратил всю страну в банду грабителей и убийц, — и, посмотрев на иссиня-бледное, перекошенное лицо Николая Кораблева, он спохватился: «Ох! Да и зачем я об этом говорю? Ведь он еще больной, а я дурак, напоминаю ему о том, что у него семья там».
Николай Кораблев, пользуясь передышкой, сказал:
— Вот этих хлюстов, как выражаетесь вы, Иван Иванович, и надо убивать. Надо убивать, чтобы вам жить — это и есть классовая борьба, — жестоко закончил он.
Иван Иванович подумал, посмотрел на Николая Кораблева и с грустью:
— Значит, убивать?
— Убивать. За мир.
— Иначе никак нельзя?
— Никак. Чтобы жить так, как предлагаете вы, надо всех людей превратить в таких, как вы. Вы любите строить, а те любят грабить. Вы их хотите уговорить, чтобы они этого не делали, а они, вооруженные первоклассной техникой, идут, убивают вас и грабят все, что создал народ.
— Значит, так мир построен и этому не будет конца? Грустно. Очень, — и Иван Иванович уронил голову на грудь, будто она у него разом отяжелела.
— Мир построен плохо, что и говорить, — чуть спустя мрачно сказал Лукин. — Но его надо по-иному переделать. Я думаю, — это последняя война на земле.
— А вам сколько лет?
— Тридцать пять.
— Ага. А мне шестьдесят восемь. На моей памяти русско-японская война, русско-германская война, гражданская война, и вот теперь снова Отечественная война. Я уже не говорю о том, что мир почти беспрестанно воюет. То тут, то там. И вы думаете, что каждый раз не говорили: это война последняя?