— Вы, товарищ Кораблев, говорите, что дадите сверх программы четыреста моторов? Это наверняка?
Николай Кораблев чуть замялся, сказал:
— Да. Наверняка, наверное.
— А без «наверное»?
— Да. Дадим, — уверенно ответил Николай Кораблев. — Трудно, но дадим.
— Нам еще трудней. Но мы надеемся на вас. А вы на кого?
— Я? Я на рабочих.
— Вот это хорошо. Передайте товарищам, что… я очень прошу помочь стране. Очень прошу. До сви¬дания.
И вчера же по всем цехам, по всем общежитиям были проведены митинги, и всем рабочим были переданы слова Сталина… И все рабочие поклялись дать сверх программы четыреста моторов…
И вот — нет металла, нет деталей, нет нефти, угля, есть только рабочие, желание и обещание дать сверх программы четыреста моторов.
— Отвратительно, — заикаясь, проговорил Николай Кораблев, только тут поняв свою ошибку: внимательно следя за тем, что происходит на фронте, он не догадался, что отступление Красной Армии потребует от тыла больше угля, нефти, транспорта, вооружения, хлеба и посадит все заводы на голодную норму, поэтому о нефти, угле, металле, запасных частях надо было думать раньше, а не надеяться на самотек. — Ошиблись. Ой, как ошиблись, — тихо проговорил он и, глядя на растерянного Альтмана и Макара Рукавишникова, произнес, обращаясь к последнему: — А меня вы, Макар Савельевич, простите… за те… грубые слова… простите, — и уставился в окно, уже никого и ничего не слыша, ощущая только одно — как по всему телу пробегает мелкая-мелкая дрожь. — Отвратительно, — заикаясь, еще раз произнес он, вспомнив обещание дать фронту сверх программы четыреста моторов… И вдруг обильный пот выступил на висках Кораблева, а по тому месту, где сейчас виднелся седой клок волос, будто снова кто-то ударил молотком.
4
В кабинет шли люди. Они шли без вызова, стихийно, гонимые одной общей бедой, которая так неожиданно свалилась на их завод… Пришел Сосновский. Не улыбаясь, не показывая ряда крупных белых зубов, он тихо сел на диван. Следом за ним вбежал Ванечка. Этот еще с порога что-то хотел крикнуть, но осекся, видя, в каком состоянии находится Сосновский, и, присев рядом, безмолвно спросил глазами: «Ну, как?»
И вскоре обширнейший кабинет был забит людьми — мастерами, начальниками цехов, инженерами. Пришли Иван Кузьмич, Степан Яковлевич и Лалыкин, теперь уже розоватый, при галстуке. Пришел почему-то и Звенкии. Он за последнее время сдружился с татарином Ахметдиновым, и теперь они оба стояли позади всех у дверей — Ахметдинов, низенький, квадратный, а Звенкин, сухой и высокий, как жирафа. Надя позвонила о беде Ивану Ивановичу, и тот немедленно явился. Пробившись через толпу, он сел на стул, поданный Альтманом.