— Потопали.
Иван Кузьмич удивленно произнес.
— Ох, ты-ы, ключ-то, братец, у тебя какой, быка вполне можно свалить.
— И свалишь.
— А зачем?
— А воры?
— Воры? Они и через забор могут перемахнуть. Ты бы пожертвовал его в фонд обороны; железа-то сколько.
— Прожертвуешь еще, — и Звенкин зашагал — высокий, размашистый, будто из жердей.
Так он шагал каждое утро, не замечая, что Иван Кузьмич отстает, что ему вообще такое путешествие (семь километров на строительную площадку и семь обратно) тяжко. Звенкин на это не обращал внимания и шагал, шагал, шагал, что-то мурлыча себе под нос, часто откашливаясь, хрипло и натужно, как простуженная корова.
«Что за человек? Жестокий какой», — думал о нем Иван Кузьмич.
И однажды поздно ночью хозяйка увидела, как Иван Кузьмич, входя в избу, еле поднимая отекшие ноги, споткнулся о порог и чуть не упал, — тогда она гневно крикнула на мужа:
— Ты чего же это? Эй! Зенки-то у тебя где? Не видишь, гость-то закоченел? — Она кинулась к печке, достала горячую воду, налила ее в корыто. Несмотря на протесты Ивана Кузьмича, сняла с него сапоги и отпарила ноги, как мать ребенку.
В этот миг и глаза Звенкина, всегда пустые, похожие на канифоль, дрогнули. Он засуетился, раздувая самовар, поглядывая на Ивана Кузьмича, бормоча:
— Низвини уж меня! А и то — глаза-то у меня не на затылке, не вижу ведь. А шагать привык. Мы ее измерили, землю-то, ух сколько, — а когда Иван Кузьмич сел за стол, он сам налил ему чаю, поближе подвинул кастрюлю с картошкой, все так же удивленно произнося: — Эх, ты-ы. Ешь! Еще! Это пользительно. Мне дедушка всегда говорил: «Мну чек, всякую болезнь надо ёдой забивать». И ты ёдой выколачивай ее, шут ее дери-то. И думаю я так: в барак переправимся. Там жить, а в воскресенье к Зине, она отогревать нас будет.
3
Вскоре они переселились в барак, построенный на скорую руку человек на двести. Иван Кузьмич, Степан Яковлевич, Звенкин и татарин из Сибири, бригадир монтажников Ахметдинов, отбили себе уголок. Ахметдинов, коротенький, широкий в плечах, угрюмый, перепугал Звенкина.
— Жулики они, татары-то, — шепнул он Ивану Кузьмичу. — Зачем его в наш угол?
— Ну, что ты? И татары люди хорошие. Тебе все мерещится, — ответил ему Иван Кузьмич, но тут его отвел в сторону Степан Яковлевич и тоже шепнул, показывая на Звенкина.
— Что это за дылда с тобой? Упрет еще остальное барахло у нас.
— Ну вот, новое дело. Он человек хороший. Впрочем, супротивник. А какой — не говорит.
Не успели они закончить разговор, как к ним подошел Петр Завитухин, человек довольно странный. С ним все время происходили какие-то истории. Года три назад в Москве, на моторном заводе, добился было того, что его поставили бригадиром в цехе коробки скоростей, но потом неожиданно захандрил, начал плакать и вдруг стал ярым защитником собак. Целыми ночами он бегал по улицам Москвы, ведя отчаянную борьбу с теми, кто собирал бездомных собак и отправлял их за город.