— Путь будем держать на Брянские леса.
Вначале, когда они вышли из своего села, охваченного со всех сторон пламенем, так и решили — тронуться за Чебурашкиным в какие угодно леса, но когда начали уставать, да и пожарище осталось где-то позади, всеми овладела тоска по своим насиженным местам, по родным тропам, огородам, полям, а от неведомых Брянских лесов повеяло жутью, как от непроглядной темной ночи. Тут каждый про себя сказал:
«Ты, учитель, конечно, с образованием, не то, что мы. Однако ступай себе в Брянские леса, а мы уж как-нибудь здесь поблизости переждем. У знакомых, родных. Найдутся, чай».
Так они и шли, хлюпая ногами в весенней грязи, зная, что село покинули все — старики, старухи, дети, женщины с грудными младенцами, и что в их среде теперь только свои, сродненные одной бедой и одним желанием уйти из-под ненавистного гитлеровского гнета. Но как только чуть рассвело, они вдруг обнаружили чужого губастого парня Леблана. Сначала перепуганные, они шарахнулись от него, как от змея, но тут же, не договариваясь, оставляя в стороне детей, престарелых, хватая по пути палки, комья земли, камни, двинулись на него, издавая гудение, похожее на приближение градовой тучи.
Татьяна, прижимая к себе сынишку, решительно выступила, загораживая Леблана.
— Разве вы можете убить меня? — тихо, с укором произнесла она.
Люди приостановились: перед ними стояла русская женщина, та самая, которую когда-то приютил у себя Егор Панкратьевич Елов и которая последнее время жила в доме вместе с тем — Гансом Кохом… Замешательство длилось несколько секунд. Несколько секунд Татьяна смотрела на людей, видя их серые, измученные лица, ненависть в глазах и готовность сейчас же растерзать ее вместе с сыном за те мучения, издевки и унижения, какие они испытали при Гансе Кохе.
«Умереть от них… вот от этих родных рук?» — И она начала отыскивать в толпе Чебурашкина, тут же вспомнив, что он еще затемно ушел, чтобы проверить мост через реку. «Но ведь есть еще Груша Агапова», — и Татьяна нашла ее — та стояла рядом с какой-то женщиной и подпрыгивала, как бы собираясь куда-то улететь. «Да ведь она с ума сошла», — в смертельном ужасе подумала Татьяна и, вся скованная этим чувством, отклонилась, наталкиваясь на Леблана.
Из толпы выскочил старичок Елкин — желтенький, пухленький, словно только что появившийся на свет утенок.
— А кто ты есть, чтобы тебя не убивать? Кто? Ну?
— Я? Я жила в квартире Егора Панкратьевича Елова, — проговорила Татьяна, спохватываясь, что именно этого и не следовало бы говорить: толпа глухо загудела, а Елкин взвизгнул: