— Я просто передам мужу, что был у тебя, но частной практикой ты не занимаешься, — сказал полковник Третьяку, — и если Лидия Антоновна хочет, пусть возьмет направление в райбольнице и записывается в очередь.
— Думаю, у меня она больше не появится, — ответил врач. — Однако, кажется, я тебе лишнего наговорил и нарушил врачебную этику, но, учитывая твое профессиональное умение держать язык за…
— Не волнуйся, — перебил, но дослушав, Коваль. — История Лидии Антоновны никак не стыкуется с теми делами, что держат меня в деревне.
От ужина, на который Третьяк пригласил Дмитрия Ивановича, полковник отказался, пообещав еще раз приехать. Он спешил на последний автобус, идущий из Полтавы мимо Выселок.
В Выселки Коваль возвратился поздним вечером. В окнах домов вдоль дороги еще горел свет, да и путь от автобусной остановки до сельсовета и правления колхоза освещали одиночные, уцелевшие от мальчишеских рогаток, фонари. Дальше холмы и дорога сливались с небом. Воздух был прозрачным, небо усыпано звездами. Полковник, несмотря на то что целый день провел в Полтаве на ногах, с следственным чемоданчиком в руках шел бодро, с наслаждением вдыхая запах остывающей после жаркого дня земли. Было тихо, лишь то с одного, то с другого подворья слышалось глухое собачье рычанье или тревожный лай.
С того времени, как Коваль ушел от профессора Третьяка, его не оставляли мысли о Лидии Антоновне. Ему никак не удавалось отвязаться от них. Новая загадка возникла перед Дмитрием Ивановичем — загадка Лиды, — и поскольку она не мешала его главному делу, он уделил и ей внимание. Это, конечно, было не простое мужское любопытство, скорее профессиональная привычка не пропускать ничего мимо своего внимания. Он перебирал в мыслях все, что знал об этой скромной, симпатичной женщине, которая, однако, отличалась странной нервозностью, неуравновешенностью, внезапными изменениями настроения. Больше ничего он не мог бы о ней сказать, разве только то, что с первой встречи каким-то внутренним чувством ощущал к себе ее настороженность и непонятную холодность. «А почему? — задавал себе вопрос полковник. — Ведь не ей пришлось потесниться с мужем, и детьми, отдав ему отдельную комнату». Коваль жил на половине Василя Кирилловича, и заботилась о нем Оля Пидпригорщук. Детей уже отвезли в пионерлагерь, и теперь на обеих половинах дома было просторно — и на одной, и на другой по две комнаты с боковушкой. Так что особенных неудобств Лидии Антоновне он не доставлял. Но, сталкиваясь с ним на общем дворе, женщина избегала его взгляда, а если была застигнута врасплох, неловко улыбалась. Теперь он вроде понял ее. Коваль допускал, что Лида боится: как бы знаменитый сыщик, разыскивая того, кто угрожает деверю, невольно не раскрыл бы и ее любовную тайну.