Через некоторое время в трубке раздался ее голос.
– Кто это? – осведомилась девушка.
– Это Гектор Маклеод, – последовал ответ. – Как вы себя чувствуете? Лодыжка сегодня получше?
– Ах, это вы, – узнала его Карлотта. – Телефонистка так невнятно назвала ваше имя, что я не сразу поняла, кто звонит.
– Так все-таки как ваша лодыжка? – снова поинтересовался Гектор.
– Намного лучше, – заверила его Карлотта. – Я весь день держу ногу на весу, не опуская на пол. Думаю, что к вечеру буду только слегка прихрамывать.
– Вам сегодня обязательно ходить?
– Но меня же не понесут в театр на руках, чтобы я сыграла роль в спектакле, – рассмеялась девушка.
– Я хотел сказать, может, не стоит сегодня идти в театр? Может, лучше посидеть дома?
Девушка снова рассмеялась.
– Я появляюсь на сцене всего пять раз и произношу всего несколько реплик, – объяснила она. – На мою роль во втором составе труппы актрисы нет. Если я не приду, меня наверняка уволят.
– В таком случае вы позволите вас навестить?
– Нет, если вы намерены вынести вердикт профессионала, что мне следует лежать в постели.
– Не буду, обещаю! – сказал он. – Я зайду к вам исключительно с дружеским визитом, если, конечно, возможно.
– Приходите на час в полпятого, – пригласила Карлотта.
– Буду с точностью до минуты, – пообещал Гектор с улыбкой.
У него в запасе полтора часа! Гектор взглянул на часы и, сверив время с большими церковными часами, зашагал по грязным, запруженным толпами улицам, окружавшим больницу.
Норман медленно поднялся по лестнице дома номер 225 по Белгрейв-сквер.
Ему были неприятны воспоминания о прошлом, которые вызывал в нем его лондонский дом. Здесь все слишком живо напоминало о покойной жене.
Эвелин подбирала внутреннюю отделку и мебель по своему вкусу, и Норман чувствовал себя чужим в собственном доме, таким же чужим он чувствовал себя и по отношению к женщине, на которой когда-то женился.
Когда Эвелин не стало, он был слишком занят, чтобы часто предаваться воспоминаниям о годах супружества. В те минуты, когда Норман был честен с самим собой, он признавал, что ее смерть не вызвала у него сожаления. Он испытал даже некоторое облегчение.
Эвелин внушала ему ужас. Он никогда в этом не признавался, но в глубине души знал, что это так.
Постоянно испытывая безотчетный страх, Норман не прилагал особых усилий, чтобы разрушить стену непонимания, которая быстро выросла между ними еще во время их недолгого медового месяца.
Леди Эвелин Клив была вдовой, дочерью графа Брора. Граф был уже далеко не молод и владел несколькими фамильными замками с небольшими участками земли, однако, несмотря на преклонный возраст, управлял ими железной рукой истинного диктатора.