— Да, — сказала Варя. — Он говорит, что в Эстонии скорее можно найти им коммерческое применение.
— Звучит современно. Никакой романтики.
— Он говорит, их можно, например, продать мобильным фирмам, чтобы телефоны звонили голосами птиц.
— Например, ку-ку, ку-ку, да? — Дед расхохотался.
— Или фирмам, которые ставят сигнализацию на машины.
— Хорошая мысль. Если бы под нашими окнами выла не сирена, а токовал глухарь, да?
— Ага. Он сказал, что некоторые записи эстонских птиц он удачно пристроил.
— Он не уверял тебя, что иволги и сойки поют и трещат по-эстонски? — поинтересовался Родион Степанович.
— Он говорил, что эстонский язык на Сааремаа отличается от материкового. Вот что он сказал.
— Ага, стало быть, и тамошние птицы не произносят букву «ы»?
— А как ты думаешь, Родион Степанович? Если черного ворона научили говорить по-эстонски на Сааремаа, то неужели он будет произносить слова, как в Таллине? Между прочим, его сестра держит черного ворона и берет его с собой даже на соревнования. Он для нее — талисман.
— Может, он еще и стрелы арбалетные подбирает?
— Откуда ты знаешь? Тебе Юрий рассказал?
— Нет, я просто прикинул, как бы я поступил с вороном. Если он живет триста лет, то должен и работать столько же. Иначе за что его кормить?
— Ты у нас суровый, Родион Степанович. Так ты дашь нам некоторые записи? Самых популярных певцов?
— Поручение, стало быть, выполняешь. Ну-ну, Варвара. Смотри, не на все соглашайся, что предлагает мужчина. А то пожалеешь…
— Нет-нет, это не поручение, это предложение или даже пожелание. Юрий сказал, что если бы ты подарил… нам… некоторые записи…
— Я подумаю, — сказал Родион Степанович. Он усмехнулся. — Я говорил тебе, что люди на островах другие. А ты не торопишься, Варя? У тебя еще лет десять в запасе. Рановато, как мне кажется.
— Знаешь, как сейчас говорят? Карьера незамужней девушки хороша до двадцати лет. — Варя засмеялась.
— Правда? Никогда не слышал, — искренне удивился Родион Степанович.
Она фыркнула, как кошка, которую дернули за усы.
— А Юрию сам знаешь сколько — двадцать восемь. Через десять лет он будет настоящий старик.
— Ох, беспощадная. Не оставляешь никаких иллюзий. — Родион Степанович нарочито шумно вздохнул и погладил аккуратную бородку, которая была все еще рыжеватой, а не седой.
— Прости. Я не…
— Прощаю. — Он снова запустил кассету.
В комнату вернулись голоса птиц.
— Слышишь? Ну просто Римский-Корсаков, — не переставал восхищаться он.
Варя замерла.
— Кукушка. Из оперы «Снегурочка», — узнала она.
— Любил он вставлять в свои сочинения голоса птиц. Сам писал в дневниках, что нет ничего на свете безыскуснее и талантливее. Но знаешь, в этой опере, кроме голоса кукушки, есть еще один птичий голос. Английский рожок в точности повторяет крохотную фразу неведомой, как писал композитор, птички. А я вычислил, как зовут эту птичку. — Родион Степанович откинулся на спинку стула, бородка гордо нацелилась на Варю.