Снова голос ее упал, прозвучал мягко и моляще:
— Скажи же, Эндри, избавь и меня, и себя!
Эндри тяжело вздохнула, борясь с собой. Но не могла сказать. Легче откусить себе язык, чем выговорить это позорное слово: Бартель.
И графиня начала ее стегать, удар за ударом, без жалости.
Эндри съежилась, вертелась, сопротивлялась. Плеть шипела по воздуху, жгла и резала ее тело, всюду, куда попадала, от икр и до шеи. Все чаще и чаще, скорее и скорее. Но она уже не кричала — прикусила себе губы, чтобы не сказать ни слова.
Графиня была вне себя. Это сопротивление безмерно возбуждало ее — она должна была его сломить! Она уже стегала изо всей силы, не разбирая, без цели, куда попало — по грудям, даже по лицу.
Эндри стонала и всхлипывала, а затем просто кричала без удержу.
— Только покричи, — говорила ей бабушка. — Созови всю прислугу, чтобы та во дворе слушала твой концерт. Вой, музыкант, я буду отбивать такт.
И, как сумасшедшая, хлестала ее плетью.
Эндри уже не кричала, а только стонала. Она упала на колени, вдоль столбов кровати висели ее руки. В голове пело — как жаворонок. Высоко в воздух поднялись милые птички, а она — она бросила на них соколов. Хищники летали, били жаворонков острыми когтями. И относили их назад: мертвые и разорванные птички лежали у нее на руке. Еще совсем теплые.
Графиня остановилась, наклонилась к ней.
— Скажешь? — прошептала она. — Кто?
— Поющие, скачущие львиные жолудки! — шептали безумные губы Эндри.
Бабушка отбросила плеть и тяжело опустилась в кресло. Затем снова вскочила:
— Гриетт! — закричала она. — Гриетт!
И вышла из комнаты тяжелым, волочащимся шагом.
* * *
Много дней Эндри пролежала в постели. Старая Гриетт ухаживала за ней, шлепала, прихрамывая, вокруг нее. Кроме Гриетт, никто к ней не заходил.
Затем Эндри встала, но она не должна была никуда выходить из своей комнаты. Гриетт приносила ей еду. У старухи в связке ключей у пояса был ключ, которым она открывала и замыкала ее комнату. Это была единственная связь Эндри с внешним миром.
Все чаще Эндри спрашивала, не приехал ли кузен.
Она этого и боялась и желала: с ним она могла бы поговорить, могла бы ему все рассказать. Возможность стать его невестой и женой потеряна, конечно, навеки, но она могла бы остаться подругой его игр, его сестрой. Она нуждалась в помощи — он бы ей не отказал.
Ян не приехал.
Она спросила о бабушке.
— Уехала!..
Эндри стояла у своего окна за занавеской, когда во двор въехал экипаж графини. Теперь наконец решится, что с ней будет.
На другой день, очень рано утром, вошла старая Гриетт, разбудила ее, принесла два чемодана и уложила вещи. Эндри ни о чем не спрашивала, встала и оделась.