Делла Торре много работал с Эндри. Учил ее не только фехтованию, но и языкам, он делал это всегда с любезной терпеливостью и полнейшим уважением. Для Яна она была только маленькой, глупенькой девочкой, над которой смеются и с которой по-товарищески возятся. Кавалер всегда обращался с ней как с дамой. Она поехала в Неаполь за покупками — он встретил ее на пристани, целый день бегал с ней из одного магазина в другой. Яну было безразлично, как она одевалась. Кавалер обнаружил большой вкус, всегда удачно выбирал и понимал во всем этом гораздо больше, чем она сама. Он заботился о том, чтобы все было тщательно запаковано и своевременно Доставлено на пароход. Очень довольная, она вернулась со своими сокровищами обратно на Капри.
— Он на самом деле кавалер, — докладывала она своему кузену. — Не только на визитной карточке. В обед мы были у Бертолини. Он меня пригласил и не позволил, чтобы я за себя платила.
— Ну, это уж зачтется, — смеялся Ян. — В каждом магазине ему заплатят, по меньшей мере, двадцать процентов комиссионных, а их уже наложили на твои покупки.
Она возмутилась.
— Если ты это так точно знаешь, почему не поехал со мною сам?
— Я об этом думал, — ответил он. — Но, во-первых, я, наверное, потащил бы тебя в музей, затем на Везувий и в Помпею. Из-за этого ты не смогла бы сделать свои покупки, если бы мы даже пробыли в Неаполе с неделю. А с фехтовальщиком ты со всем управилась в один день. И еще одно обстоятельство. Очутись я в Неаполе — боюсь, сел бы внезапно на первый поезд и уехал, чтобы покончить с этой жизнью полевой лилии на Капри. Это было бы, конечно, очень разумно, но я должен здесь остаться, по крайней мере, до тех пор, пока устрою твои дела.
— О! — воскликнула она, — я не хочу удерживать тебя здесь ни на один день, ни на один час!..
Он с изумлением посмотрел на нее.
— Остров удерживает меня, а кстати, и ты, и твои дела. Это ведь я говорил тебе постоянно.
Она вздохнула.
— Да, да, мои имущественные дела. Ты все для меня великолепно приведешь в порядок. Но я — я сама… Какое тебе до меня дело?
Он двинул стулом.
— Ах, Приблудная Птичка, только не будь сентиментальна. Такие душевные извержения вызывают у меня зуд…
Она легко погладила его по руке.
— Ты — как бабушка, даже хуже. Вы хотите убедить всех людей, что в вас нет ни ласковости, ни душевности. Представляетесь каменными, чтобы никто не заметил вашей мягкости. Выдаете себя за холодных, как мрамор, полубогов, а на самом деле только и жаждете выплакаться в теплых объятиях матери. Такова бабушка — таков и ты, Ян!
Он отнял свою руку, посмотрел на нее широко раскрытыми глазами и медленно проговорил: