Пройдя в комнату, они положили свои телефоны-фонарики на комод, на котором недавно был установлен аквариум. Андрей несмело потянулся и неловко приобнял Катю. Она позволила себя поцеловать, потом, отстранившись, подошла к кровати, находящейся у противоположной стены, легла на неё и стала стягивать с себя лосины; каждое её движение выражало сладострастную томность. Разоблачившись до трусов, Андрей устроился рядом с ней и стал её целовать. До его воспалённого сознания донёсся её жаркий шёпот:
– Не томи, где там твои 17 сантиметров позитива…
И она потянулась чуть дрожащей рукой, залезла ему в трусы:
– Ого… давай скорее, а то сейчас аварийная служба приедет!
Их дыхание смешивалось, сердца бились рядом, в одном ритме, она раздвинула ноги, он лежал на ней и уже начал в неё входить, как вдруг, вывернувшись, словно кошка, она юркнула из-под него и в следующее мгновенье оказалась на противоположной стороне кровати:
– Я так не могу!
Её демарш в какой-то степени завершал образ человека большой серьёзности и высокой морали, в который она входила, при этом она полностью сложила с себя ответственность за настрой Андрея.
– Прости, но я не могу согласовать своё поведение… свои порывы со своими убеждениями, – тоном монахини-феминистки сказала она. – Такое вот трагическое противоречие.
Андрей остро ощущал это трагическое противоречие. Звуки её голоса пронизывали его всего магнетическими волнами, наэлектризованный ими, он еле сдерживался, чтобы не наброситься на вожделенную добычу и овладеть ею силой. Всё поменялось, словно перенастроенный рояль, и вместо радостного возбуждения он почувствовал горечь неутолённого желания, от которого тяжелели и наливались кровью мускулы. Он оделся, украдкой кидая на Катю пламенные и гневные взоры, на её тонкий силуэт, сливающийся с окружающей тьмой, и, уже на выходе его взгляд упал на зеркало, в котором он не узнал своего лица, настолько оно было искажено непобедимым сожалением оттого, что всё не так, как должно было быть.
Его разрывало надвое: с одной стороны, он скатывался в ярость, с другой – ощущал необходимость найти баланс, глубину, которой у него никогда не было, потому что в его мире такие качества, как обаяние, наглость и напор являлись более привлекательными, нежели ум, честь, и, скажем там, совесть. И после самого грандиозного облома в своей жизни он выходил из Катиной комнаты и спускался вслед за ней по лестнице, сохраняя в душе эти два странных ощущения: ярость и необходимость найти некий баланс.
Они вернулись на первый этаж. Мягкий свет играл на зеркалах и орнаменте, врезанном в филёнки мебели. Отблески огней трепетали по всему залу, на гладкой поверхности рояля, матовой коже дивана, мягко замирая в складках занавесок. Рыбки беспокойно атаковали стенку аквариума, противоположную той, что была обращена к камину.