«Все виноваты! — решил Борис. — Была бы у нас настоящая сознательность, ничего бы этого не получилось».
Это он и высказал на чрезвычайном классном собрании, созванном тут же после уроков. Ему возразил Игорь:
— Самотек и обезличка! Дисциплина от руководителя зависит, а у нас староста только улыбается.
Но Борис упорно отстаивал свою мысль, и у них получилась горячая перепалка. Каждая из сторон была в чем-то права, в чем-то не права, и председательствовавший на собрании Витя Уваров никак не решался прервать их. И тогда, не спрашивая слова у председателя, поднялся Рубин и авторитетно, медленно, никак не отвечающим горячности момента тоном, сказал:
— А я полагаю… я полагаю, это пустая дискуссия и что говорит Костров — глупость. Как это все виноваты? Все виноваты — значит никто не виноват. А это неверно! Ученик совершил проступок, ученик нарушил свой долг, ученик подвел весь класс. Мы должны сейчас говорить об этом ученике. Мы должны добиться, чтобы он осознал, мы должны вынести о нем решение, мы должны…
— Должны, должны… Надоел ты со своим «должны»! — неожиданно и, как всегда, возбужденно выкрикнул Вася Трошкин.
Рубин повел на него глазами, но не успел сказать ни одного слова, как со всех сторон посыпались такие же горячие выкрики:
— Ему только решения выносить!
— А сам-то он все осознал?
— Поучать любит, а сам…
— А почему у нас комсомольцы примера не подают?
— А почему в комсомол мало вовлекают?
— Подождите, подождите! Ребята! Берите слово! — стараясь перекричать всех, взывал растерявшийся Витя Уваров, председатель собрания.
Сло́ва никто не брал, но крики не утихали. Среди этого шума вдруг поднялся Сухоручко.
— «Ученик совершил… ученик нарушил…» Ты же о товарище говоришь! Как можно?
— А кто же совершил? — обороняясь, спросил Рубин.
— Саша Прудкин совершил! Саша Прудкин нарушил! А не просто — «ученик».
— Правильно, Эдька! — поддержал его Борис. — Мы вот говорим: «Сухоручко! Сухоручко!» А знаешь что? Как товарищ он, может быть, лучше, чем ты! — сказал он, обращаясь к Рубину.
Все опять страшно зашумели, и Витя Уваров в отчаянии поднял над головою обе руки.
— Ребята, тише! Давайте по порядку!
Но порядок устанавливался с трудом. Видно было, что слова Рубина чем-то действительно очень растревожили ребят. И они говорили и говорили, может быть, в первый раз так откровенно и смело!
* * *
Когда Рубин после этого собрания пришел домой, мать ахнула.
— Лева! Что с тобой?
— Ничего…
— Что случилось?
— Ничего!
— На тебе лица нет!
— Я сказал — ничего!
Не удостоив мать больше ни словом, Рубин поехал в музыкальную школу, а вернувшись оттуда, сел за уроки.