Усилием воли он подавил в себе мысли о только что пережитом и, как всегда, отлично сделал уроки — все, от начала до конца. И только когда он разделся и лег, чувства, которые он целый день сдерживал в себе, нашли наконец выход, и Рубин со стоном закусил подушку.
Умом он понимал, что сердиться на ребят невозможно. Но в то же время из глубины души поднималась такая буря протеста, в которой совершенно терялся трезвый, но слишком слабый сейчас голос разума.
«К носу гирьку нужно привесить, чтобы не задирался».
«Как секретарь плохо работает, только жалуется, что ему не помогают. А сам подходит сухо, с закрытой душой. Вовремя не говорит как товарищу, а бережет до собрания и начнет крыть, чтобы свою руководящую роль показать».
«Очень искусственный. Что он думает — не поймешь».
«Ученик отвечает, ошибся в чем-нибудь, не так выразился, а он усмехается. Главное — не смеется открыто, а усмехается…»
Одна за другой вспоминались Рубину эти безжалостные в своей прямоте реплики, обрушившиеся на него, словно лавина, и голоса ребят, узнанные и неузнанные, и среди них громче всех звучал задиристый голос Васи Трошкина. Потом выплывало лицо Сухоручко с его прямым вопросом: «Ты же о товарище говоришь! Как можно?» И слова Бориса Кострова о том же. Но к Борису Рубин относился несколько по-особенному: он считался с ним и, в глубине души побаиваясь его, думал привлечь на свою сторону. Поэтому раздражение, поднимавшееся в сердце Рубина, искало того, на кем бы оно могло сосредоточиться — на Васе ли Трошкине, зловредном Вирусе, уж сколько раз проявлявшем свое непочтение к нему, Рубину, «политическому руководителю класса», или на Игоре, или, пожалуй, больше всего на Полине Антоновне. Ее неотступный глаз преследует его на каждом шагу и не дает ему развернуться и показать себя.
Это она своим постоянным вмешательством лишила его привычных похвал и создала тем самым возможность такого явного бунта против него, Рубина, и его авторитета.
И это несомненно она настроила против него и Вадима Татарникова, который воображает, что он уж очень хороший секретарь!..
Так, в бессоннице и едких думах, определился у Рубина главный вывод, который он сделал для себя из всего совершившегося: «Ладно! Посмотрим, как вы будете без Рубина обходиться!»
Вывод этот был злой и неискренний. В самой глубине своей души Рубин все-таки никак не мог допустить, что без него могут обойтись и кем-то его заменить. Да и кем?
Феликс?.. Лапша, безликая личность.
Витя Уваров?.. Куда ему! Со стенгазетой и то не справляется.
Вирус?.. Рост небольшой, а шуму много. Но — трус. Сам лезет в драку, а трус. И учится плохо.