Дверь неплотно прилегала к косяку, а внизу оставалась щель в дюйм или два. Звуки доходили даже сквозь гудение пароходных двигателей и слабое жужжание воздуха в кондиционере. Там явно кто-то ходил… Кажется, до меня донесся шум выдвигаемого ящика.
Ну конечно, это стюард. Просто забирает вещи в стирку. Джон Холл был горячим поборником чистоты.
Я вернулась к двери в коридор, выключила свет и собиралась уже выйти наружу. Но в этот момент я услышала, как кто-то выходит из каюты Верритонов. В долю секунды я с треском захлопнула дверь.
И была сторицей вознаграждена за эту предосторожность. Потому что из каюты Верритонов выходил не Джон Холл, а тот смуглый мужчина в смокинге. Смуглый мужчина, который, как я теперь убедилась, проявлял к моему работодателю самый подозрительный интерес.
Я несколько минут стояла в темноте, слушая глухое биение собственного сердца.
Так вот оно что! Значит, все это не фантазии?! Эдвард Верритон действительно что-то скрывает, а смуглый мужчина, очевидно, обыскивал его каюту. Я даже не знала, как его зовут, мне следовало выяснить это. Я вспомнила, что уловила слабый намек на «иностранность» в его голосе. Тогда это, конечно, ничего не значило, но теперь становилось неожиданно важным.
Я вспомнила тот, другой голос, который слышала, когда сидела на ступеньках в доме на Аппер-Белгрейв-стрит. Нет, эти два голоса, совершенно точно, принадлежали разным людям, но… Разве не могло быть так, что «они» не вполне доверяли Эдварду Верритону и решили послать кого-нибудь в круиз, чтобы проследить за ним, а возможно, даже за его женой?
Я пошла в свою каюту, села на кровать и вот уже в который раз за эти дни стала вспоминать тот разговор наверху. Ни одна мелочь его не изгладилась в моей памяти. Я припомнила: «Все из-за вашей жены? Это немного тревожит меня». А потом: «Надеюсь, вы отдаете себе отчет в крайней важности этого рейса? Все должно пройти гладко. Кажется, девочка слишком быстро взрослеет…»
Я вспомнила, как быстро Эдвард Верритон вышел тогда из неловкого положения. Он сумеет защитить своих детей, в этом я как-то не сомневалась. Но если у его жены возникнут какие-нибудь подозрения, что тогда? Следует ей опасаться собственного мужа либо того смуглого незнакомца?
Я подумала об этой болезненно-красивой женщине с напряженным лицом и расстроенными нервами, которая выбивается из последних сил, чтобы сохранить самообладание. И я подумала об Эдварде Верритоне, который так здорово разыгрывает роль примерного семьянина. И меня затошнило.
Но тошнота прошла, и я призналась себе, что все это здорово подстегивает мое любопытство. Что-то происходило — или должно было произойти — и я, дочь детективного писателя и племянница старшего инспектора Скотланд-Ярда, хотела разгадать эту тайну. Я не оправдываюсь. Теперь-то мне ясно, какой сумасшедшей дурой я была, когда решила ввязаться в эту крайне опасную историю. Но я была там. Я знала этих людей. Я должна была разобраться.