Григорий решительно сел на велосипед и поехал прямо, по большаку. Послушно и быстро катились колеса по ровной, хорошо укатанной дороге, мелькали по сторонам придорожные кусты.
Странно устроен человек. Час назад он проезжал схожими полями. И лес по краям был похожий, сосновый. Но такого волнения, такой жгучей радости он не испытывал. То было общее, как бы чужое. Здесь же он впервые познал чарующую красоту природы, нелегкий труд земледельца, полюбил. Здесь был его дом, от одного воспоминания о котором сладко щемило сердце.
Из тумана стали вырисовываться первые строения. Григорий сильнее нажал на педали и, быстро доехав до перекрестка, резко свернул вправо.
И тут случилось непредвиденное.
Велосипедист на полном ходу въехал в самую гущу эсэсовцев. Они только что собрались, чтобы покинуть деревню. Сняли посты и строились на перекрестке.
Григорий спрыгнул с велосипеда, схватил висевшую на поясе гранату, размахнулся…
Прогремела короткая автоматная очередь, и все было кончено.
Все…
Неожиданное вторжение партизана вызвало переполох среди карателей. Они заняли оборону, устроили засады на дорогах, которые вели в деревню.
К месту происшествия вызвали старосту.
— Кто этот бандит? Он из вашей деревни? — сердито глядя в упор, спросил офицер.
— Н-нет, первый раз вижу, — еле сдерживая волнение, ответил Борис Борисович.
— А ты присмотрись. Может все же признаешь?
— Нет, не знаю. Не встречался.
Офицер приказал привести жителей некоторых домов.
— Кто что знает про этот бандит? — снова спросил он.
— Не знаем. Не здешний он. Незнакомый, — отвечают люди.
Каратели обыскивают убитого. Из заднего кармана брюк вываливается справка, заменяющая паспорт. Та самая, которую удалось раздобыть в управе, когда он проживал в деревне.
Предательски выпали из сапога и две короткие записки.
— Тоже партизан, тоже бандит! — набрасывается офицер на старосту. — Взять!
И вот ведут сюда семью Григория, Юлию Павловну. Только жене и детям Бориса Борисовича Прошко да сыновьям Юлии удается незаметно скрыться.
Аниська глянула на неживого Григория, и в уме ее промелькнуло: «На широкой площади убивали нас…»
Внешне спокойны эти люди, которых ждет самое страшное. Все они хорошо знали, что им будет в случае провала, но никогда ни словом не упрекнули тех, кто заставил их рисковать. Только Пелагея Антоновна и Валя не выдержали — разрыдались. Но не от страха за себя, а от боли, которую им причинила смерть сына и мужа.
Душат слезы и Аниську, но она сдерживает себя, не хочет показать своей слабости перед врагами.
— Пожалейте хоть маленьких! — стала просить эсэсовцев Пелагея Антоновна. — Отпустите доченьку мою и внучка. Чем же они виноваты…