Спросив себя почему, она вынуждена была признать, что замечание Синклера все-таки справедливо. Она вспомнила рисунки Рики Крофта. Там по лицам мужчин и женщин было видно, что они испытывают истинное наслаждение. От этих же викторианских картин веяло безразличием. Судя по всему, художники старались изобразить «непристойные» позы, а не чувственное, плотское наслаждение.
Больше всего Женевьеве понравился рисунок, на котором были изображены Леда и лебедь. Рядом с лебедем, свернувшим в кольцо свою длинную шею, лежала Леда, страстно обнимая его. Рисунок казался очень эротичным. И не из-за того, что было на нем изображено, а из-за того, что подразумевалось сюжетом. Леда выглядела уставшей и довольной — так обычно выглядит женщина после бурного акта любви. Лебедь же казался загадочным, таинственным. «Это просто абсурд. Лебедь не может заниматься любовью с женщиной», — подумала Женевьева. Однако эта странность, эта двусмысленность и делала картину интересной.
— Это настоящая классика. Античный сюжет, — сказал Синклер.
Посмотрев на цену, Женевьева положила рисунок на стол.
— И настоящее безумие. Цена просто запредельная. Неужели люди платят за все это такие сумасшедшие деньги?
— Конечно, платят. Это подлинники.
— И вы тоже платите? — поинтересовалась она.
— Нет, — ответил Синклер. — Я не коллекционирую викторинский антиквариат. — И, помолчав немного, добавил: — И пошлые картинки.
«Интересно, он говорит о рисунках Рики Крофта?» — спросила себя Женевьева.
— А если вам их подарят? Вы ведь от такого подарка вы не откажетесь?
Синклер пожал плечами и повернулся к двери. Она последовала за ним.
— Может быть, — сказал он. — Все будет зависеть от того, с какой целью мне сделают такой подарок и что от меня потребуют взамен. — Посмотрев на нее, Синклер улыбнулся. — Вы собираетесь сделать мне подарок?
— Нет, — ответила Женевьева. — Зачем мне дарить вам какие-то картинки? Вы от меня получаете нечто более существенное. Я бы даже сказала, натуральное.
— Вы правы, — произнес он и холодно добавил: — Спасибо, что напомнили мне об этом.
Как только они вышли в коридор, Синклер указал на какую-то дверь.
— Нам сюда, — сказал он.
Комната была большой, но почти пустой. Там стоял только один диван. Сначала Женевьева подумала, что это самый обычный диван, обтянутый зеленой кожей, но потом заметила, что с обоих боков к нему прикреплены какие-то кожаные петли и рычаги. «Странно, зачем они нужны?» — недоумевала она. Комнату освещали лампы, излучавшие мягкий, приглушенный свет. Тяжелые шторы были задернуты. Возле дивана стояло большое викторианское кресло.