Я вдруг понял: убедить ее в том, что я не Зайчинский, невозможно. Пришлось изменить тактику.
— В конце концов, ты можешь понять — я тебя разлюбил!
— Не говори глупостей, — спокойно сказала она. — Сто раз ты говорил, что разлюбил, и все равно возвращался. Тебе могут сделать хоть тысячу пластических операций, но для меня это никакого значения не имеет. Все равно я тебя узнаю, потому что люблю. Ты мой единственный в мире! А то, что ты меня любишь или не любишь, значения не имеет…
Все мои аргументы разбивались вдребезги о ее неумолимое «не отпущу».
— Неужели ты хочешь меня погубить? — в отчаяний воскликнул я.
— Погубить? — испуганно переспросила она. — Ты намекаешь, что тебя могут… — Она схватила меня за руку и до боли сжала ее.
— Именно, — сказал я, хотя и не понимал, что означает это «могут».
— Тогда другое дело. Прости, дорогой. Как я могла о тебе так плохо подумать! Не было другого выхода, верно же? Иначе ты бы меня не бросил на целый год, правда?
— Правда, — сказал я, радуясь, что нашел хоть какой-то, пусть временный, выход из этого ужасного положения.
— Все понимаю, — закивала она. — Я исчезаю, чтобы тебе не мешать. И жду. Правда же, как только сможешь — приедешь?
— Приеду, — пообещал я.
— Забыла совсем: Петька на завод вернулся, — сообщила она, наверное, важную для нее новость.
— И правильно сделал, — согласился я.
— Это я его заставила, — с гордостью сказала она. — Ты же меня знаешь, если уж за что-то берусь, никогда не отступлю.
От этих слов мне стало совсем не по себе.
— Знаю, знаю, — поспешил я ее заверить.
— Да, чуть не забыла! — Она опять схватила меня за руку. — Представляешь, Нинка до сих пор в твоей квартире живет. Как ты ее перед своим отъездом оставил, так она там и хозяйничает. Хахаля какого-то привела. Про тебя, конечно, и не вспоминает. Пользуется твоими вещами. Я ей сказала, что на все твои вещи имею намного больше прав, чем она. Но вещи меня не интересуют. Для меня главное — ты.
— Ну и пусть живет. Это меня не касается, — сказал я.
— Не сомневалась, что ты ее бросишь. Все равно от меня никуда не денешься!
— Постой, — вдруг осенило меня. — Попроси эту женщину, чтобы собрала все мои документы и выслала на редакцию. Вещи может себе оставить, а вот документы…
— Будет сделано, — пообещала Галя. — Пусть только не отправит, я ей покажу! Она у меня за все получит!
— Запиши адрес.
— Адрес у меня есть. Так что не волнуйся.
Еще с полчаса Галя вспоминала новости, которые могли, по ее мнению, меня интересовать. Я встречал их восклицаниями: «Не может быть!», «Неужели?», «Ничего себе!» Наконец эта игра мне надоела, и я решительно попрощался.