Мои размышления прервали дымящиеся пышные оладышки, что подали мне точно в срок. Шесть штук. Две горки сметаны и даже несколько размороженных ягод вишни венчали этот кулинарный шедевр на большой квадратной тарелке. Да и кофе источал недурственный аромат. Как бы только самой не превратиться в одного из трех толстяков после такого усиленного питания.
Я осталась абсолютно довольной приемом данного заведения. Зря я вначале уничижительно назвала его забегаловкой. Покидая кафе со сказочным названием, я одарила официантку в кокетливом фартучке щедрыми чаевыми.
Вот теперь я была морально подготовлена для посещения, так сказать, опустившихся слоев населения. Поехали, моя девочка «мишель». Нас ждут великие открытия!
Во двор Воскобойникова мне заехать не удалось. Под низенькой сводчатой аркой был приварен железный забор с калиткой, на которой с внутренней стороны висел ржавый амбарный замок. Никаких кнопок, звонков и кодов на калитке не было. Только этого еще не хватало, почти огорчившись, подумала я, пачкая руки ржавчиной. Но, к счастью, замок не был заперт. Просто бутафория. Я вытащила его из петель, свободно вошла в арку и водрузила замок на решетку забора, чтобы было проще выйти обратно. Оставалось только протереть руки влажной салфеткой. Что я и сделала, оказавшись в маленьком дворике, который окружали три двухэтажных домика. Так называемый старый жилфонд. Я бы скорее назвала его древним. В таких домиках еще в девятнадцатом веке жили какие-нибудь ремесленники, мелкие чиновники или обедневшее дворянство. После революции их либо расстреляли, если они не успели сбежать в Харбин, либо уплотнили, сделав из таких особнячков коммунальные квартиры, где уже стала проживать не одна их семья, а еще пять-шесть чужих. Вот представьте себе такой кошмар: живете вы в доме, построенном на собственные средства, передаете по наследству внукам, затем правнукам. У вас свой устоявшийся быт. Но тут приходит дядя в потертой кожанке с красной гвоздикой в петлице и большим «маузером» на ремне и говорит: «Властью, данной мне Советской властью, повелеваю принять в свои апартаменты шестнадцать обездоленных граждан молодой нашей республики!» И в ваш уютный домик заселяются шестнадцать Воскобойниковых. «А если кто не согласен…» – продолжает дядя в кожанке и достает «маузер» как аргумент, не требующий дальнейших переговоров. И вот на старости лет со своей многочисленной семьей и кухаркой в придачу вы перебираетесь на первый этаж в комнату, что раньше называлась «людская». Каминный зал у вас становится общей кухней с пятью керогазами, ковры и китайские вазы пропиты новыми жильцами за ненадобностью уже за два дня, паркет идет на отопление печи, поскольку дрова быстро закончились, а новые нарубить никому неохота. С утра до ночи и с ночи до утра вас утомляют их разногласия в бывшем каминном зале и песни про интернационал. Бр-р. Ужас! Да, социализм – светлая эпоха, прошедшая под лозунгом «Долой дворцы, мир хижинам». Вот в такую хижину с покосившейся деревянной дверью, открытой настежь, я и вошла. В длинном полутемном коридоре, освещаемом единственной лампочкой Ильича, я обнаружила по бокам четыре закрытые двери, обитые одинаковым черным дерматином и расположенные напротив друг друга. Впереди просматривалось большое помещение, вероятно, именуемое общей кухней. Там вообще дверь отсутствовала. «Интересно, как они будут ею пользоваться зимой? У них ведь все борщи перемерзнут», – подумала я, приблизившись к жилищу под номером два. Для начала я прислушалась, приложив ухо к холодному дерматину. Тишина. Не обнаружив звонка, я постучала по косяку двери. Ответа не последовало. Не желая сдаваться, я дернула шаткую ручку, и дверь легко поддалась. Перед моими глазами открылась следующая картина: прямо посреди комнаты… Нет, сначала опишу ее интерьер, который того заслуживает. Иначе потом забуду.