— Я возвращаю тебе торквис, как обещал, — молвил Ольг, но сестра вряд ли слышала его слова. Она замерла, осторожно прикоснулась перстами к подарку, очи её были закрыты. Рарогу вдруг показалось, что по неподвижному стану девицы пробежала какая-то невидимая волна, а когда Ефанда наконец подняла ресницы, молодой варяг поразился свершившемуся преображению. Вместо озорных зелёных очей на него смотрели глубокие смарагдовые омуты, в которых не осталось ни озорства, ни детскости, напротив, будто сама мудрость безвременья глядела на князя, пронизывая его всего: нынешнего, прошлого и будущего. Сильный муж и опытный поединщик, он не мог ни отвести своих очей, ни противостоять неведомой силе. Когда Ефанда наконец отвела взгляд и, повернувшись к брату, спросила: «Где добыл?», Рарога «отпустило», но волна непривычной слабости ещё несколько раз прошла по телу.
— Не заботься, не в бою и не силой, — стараясь спокойно выдержать взгляд сестры, ответил воин. — Тот, что ты подарила, спас мне жизнь, но я его лишился. Когда же мы с купцами и Рарогом, — кивнул на варяга Ольг, — пришли в Галлию, где ещё встречаются старые мастера, что могут сделать настоящий торквис, я с большим трудом нашёл такого. Но мастер не делал женских оберегов, ведь это другая, женская магия. Я уже отчаялся, когда в день отплытия ко мне подошла женщина — не старая и не молодая, произнесла по-кельтски только одну фразу: «Это для твоей сестры» и подала мне этот торквис. Я спросил, сколько он стоит, но женщина лишь улыбнулась в ответ, как улыбаются несмышлёным детям, и повернулась, чтобы уйти. Тогда я взял её руку и вложил в неё свой кошель, все деньги, которые я получил за охрану купцов до галльской земли…
Ефанда ещё мгновение испытывающее смотрела в очи брата, а потом, не сказав ни слова, стремительно, как и вошла, покинула светлицу.
Ольг снова принялся что-то искать в своей дорожной суме.
— Княже, я схожу, товарища проведать надобно, давно ведь не виделись, — отчего-то отводя взор, молвил Ольг.
По челу матери пробежала тень.
— Сыне, погоди, мне тебе сказать нужно… — Она поднялась из-за стола и, подойдя к Олегу, что уже стоял у двери, что-то тихо зашептала ему. Чело воина враз помрачнело, могучие рамена опустились, он с трудом выдавил из себя только:
— Неужто правда, мама? — Он постоял в нерешительности у двери, потом с трудом, будто тяжко раненый, перешагнул порог. — Я должен её увидеть! Пусть сама скажет!
— Сыне, её нет в Приладожье, — мать вышла следом, затворив дверь. — Замужем она за вельможей важным в Изборске, рекут, будто княжеского роду. Отец-то её вскоре после свадьбы всё тут продал и тоже с семьёй в Изборск подался, под крыло, значит, зятя, бают люди, большим купцом там стал… — всё звучал и звучал в голове мягкий грудной с жалостливой дрожью голос матери.