— Ну конечно, это на танцы я вырядился по-походному, — усмехнулся Артем. — И начинается вечеринка в полдвенадцатого дня. Жанна, не глупи, я к ребятам!
— Тогда зайди и поцелуй меня. О, проклятые туфли… Тема, ну что ты там копаешься? Я жду!
Артем отправился в спальню, хотя знал: возвращаться — плохая примета. Но вести себя подозрительно сейчас нельзя.
Жанна, уже раздетая, лежала поверх покрывала, задрав на золоченую спинку кровати свои сильные коричневые ноги (на большом пальце правой уже красовался пластырь). Она была в одном белье, розовато-желтом. Артем не знал, как такой цвет называется, но был готов согласиться, что эти трусики и особенно бюстгальтер — настоящее произведение искусства, а может, и высоких технологий. Во всяком случае, плотное кружево ловко лепило из немаленьких грудей Жанны две абсолютно правильные полусферы, а к соскам разреживалось до полной прозрачности. Соски были большие, лиловые. Жанна находила их необыкновенно соблазнительными и была уверена, что Артем, едва приблизившись к ним, не устоит.
— Останься, мой мальчик, — просила она тонким детским голоском, сжимая и поглаживая свои полусферы. — Я ведь знаю, ты не хочешь уходить.
— Не хочу, но надо, — отрезал он. — Поцелую тебя и к ребятам.
— Ладно, только не задерживайся. Я закажу домой ужин в «Пекинской утке» — все, что ты любишь. Или съездим в «Адмирал»?
— Посмотрим.
— Хорошо, тогда в «Адмирал». А теперь целуй!
Артем склонился над ней. Она успела снова накрасить губы! Он подумал, что в последний раз видит этот блестящий загорелый носик, очень правильный, эти тонкие морщинки у глаз, искусно татуированные брови. Он коснулся губами ягодного рта, и рот этот больно и тесно прижался, а горячий шершавый язык, юля, устремился куда-то ему в глотку. Ну что ж, если в последний раз, то стоит ответить! Прощай, Жанна.
Поцелуй был долгим, однако того, на что Жанна надеялась, за ним не последовало.
— Пока, любимая, — улыбнулся Артем из прихожей.
Он снова вытирал платком губы. У него было беспечное веселое лицо. Дверь за ним тихо захлопнулась.
Жанна полежала еще немного. Ей хотелось успокоиться, но едкая смесь раздражения и счастья довела ее до дрожи. Она вскочила с кровати и стала расхаживать по комнате, ловя свое отражение во всех зеркалах. «Тема влюблен в меня, дурачок, — думала она. — Чему удивляться? Ему двадцать семь, а я выгляжу на тридцать пять. Восемь лет разницы совсем пустяк».
Эта арифметика ее развеселила. Она повернулась боком и закинула руки за голову, чтобы полусферические груди поднялись еще выше. Ее подмышки были такими же коричневыми, как и все ее гладкое загорелое тело; и за ушами, и на пальцах ног был такой же абсолютно ровный загар. Сейчас она себе очень нравилась. Жалко, что Артем ушел и не видит ее.