6
Когда Аса-Гешл сообщил Адасе о своем решении ехать в Швейцарию, глаза ее увлажнились.
— Возьми меня с собой. Я не могу здесь больше находиться.
Щеки у нее горели, маленькие ручки в черных перчатках нервно теребили стоящую на столе пепельницу. Некоторое время она пристально на него смотрела, а потом отвернулась. Асе-Гешлу показалось, что за последние несколько дней она заметно повзрослела. Адаса говорила и не могла остановиться; рассказывала, как отец впал в слепую ярость, как мать взяла сторону деда и как против нее ополчилась вся семья — дяди, тетки, двоюродные братья и сестры, бабка, даже Копл. Ничего у нее не складывалось. Работа, которую она нашла, и та оказалась негодной: работодательница рассчитывала, что Адаса будет не только сидеть с ребенком, но и стирать белье.
Последовала длинная пауза. Затем Адаса спросила:
— Ты и в самом деле собираешься ехать? Или у тебя какие-то другие планы?
— Если б ты поехала со мной, я покинул бы Польшу сегодня же.
— Стоило тебе сменить хасидскую одежду на обычную — и ты рассуждаешь, как светский человек, как человек мира.
— Не только рассуждаю, но и думаю.
— Чтобы пересечь границу, тебе понадобится паспорт.
— Есть способы обойтись без него.
— Не знаю, как быть. Дома все меня ненавидят. Даже Шифра. Они ни на минуту не оставляют меня одну. Даже книгу не могу почитать в одиночестве. Плевать. Все равно им не удастся его мне навязать. Лучше смерть. Я уж подумала, не положить ли всему этому конец…
— Адаса, что ты такое говоришь!
— Ты же сам говорил, что самоубийство — высшее проявление человеческой свободы.
— Но не по такому же поводу!
— Смерти я не боюсь. В санатории я с ней смирилась.
Вошел трактирщик. Увидев за столом девушку, он подкрутил ус и дежурно спросил:
— Чего изволите?
— Я… я… не знаю. — Адаса нервничала. — Здесь так холодно.
— Я бы предложил юной барышне тарелку супу. Только что с огня — томатный, с рисом.
— Хорошо.
— Вам тоже?
Аса-Гешл отрицательно покачал головой, и трактирщик вышел.
— Все пошло наперекосяк, — продолжала Адаса. — Я вот смотрю на тебя и с трудом узнаю.
— Я и сам себя не узнаю.
— Знаешь, ты очень понравился Клоне и ее матери. Я ведь вернулась вскоре после твоего ухода. Всю ночь не спала — и предыдущую тоже. Дважды тебе звонила, но тебя не было.
— Вернулся домой муж Гины, и я ночевал у Абрама.
— Все так переплелось. Тетя Хама переехала к дедушке. Ты познакомился со Стефой?
— Да.
— Как она тебе?
— Похожа на отца.
— Да, ты прав. Мне передали, что ты звонил и мама тебе сказала, чтобы больше ты этого не делал. Я ужасно расстроилась. Плакала. Это Шифра мне потом все рассказала.