И выплеснула водку наземь.
Хоть и было в той рюмке — воробью на два глоточка, а увидела Алена явственно, что растеклась анисовка по всей комнатке. Никто другой, правда, и не заметил…
Не так это нужно было делать, ну да ладно.
— Матушка, я к себе пойду, я с дороги устала, — сказала Алена фрау Эльзе и, не дожидаясь ответа, выскочила из уютной комнатки, вовсе не думая, что она расскажет о вольных речах государя с Алексашей фон Рекку.
Карл не ждал ее и несколько удивился, когда она встряхнула его, придремавшего на стуле, за плечо.
— Надо уходить, — только и сказала. И взяла со спинки стула свой теплый, мехом отороченный кафтанчик, который служил охранителю изголовьем.
Карлу — что! Ему велено за фрау Хелене смотреть — он и готов. А удерживать ее силком в веселом доме ему не велено.
Они выбрались во дворик и выглянули на улицу.
— Тут караулы расставлены, — предупредила Алена. — Берегут государя…
— Это разумно, — одобрил Карл. — Я пойду вперед и буду ждать вас за углом. Если на меня нападут — я отобьюсь, а у вас будет возможность убежать.
И, глядя на Карла, легко было поверить в то, что такой от троих отобьется. Под теплым плащом был у него припрятан длинный палаш, да и кулаки Карл отрастил — любо-дорого поглядеть.
Он беспрепятственно дошел переулком до поворота и скрылся.
Алена подождала — вроде тихо. Тогда и она побежала за Карлом следом.
Надо думать, те караулы, что расставил между постоялым двором и Девичьей улочкой Алексаша, не дремали, стенки подпирая, а взад-вперед слонялись. Волонтер или, скажем, преображенец — детина молодой, ноги на месте не стоят, опять же — хмельное чувство тревоги, без которого и жизнь не мила. Так и вышло, что Карла-то пропустили, а на Аленины шаги явился из темноты человек с фонарем на палке, в долгополом кафтане, и хотя увидел, что перед ним — всего лишь баба малого росточка, однако в лицо заглянул.
— Алена?!
Изумление в голосе было превыше всякой меры.
Алена резко обернулась — кто еще из посольства мог бы ее узнать, кроме Алексаши Меншикова?
Перед ней, растопыря длинные руки и приоткрыв рот, стоял в остолбенении парень — бритый, как и вся посольская молодежь, черноглазый и чернобровый, с маленькими усишками, вроде государевых, и, кабы не напавший на него столбняк, мог бы он показаться и красивым.
Алена выбросила вперед левую руку — мол, не подходи!
Но он уже убедился, что узнал верно, и шагнул к ней, и воскликнул жалобно, словно от неслыханной обиды:
— Алена!..
— Господи Иисусе!.. — отвечала она, левой рукой еще как бы удерживая его на расстоянии, а правой непроизвольно крестясь на православный лад.