— Надеюсь, ей ничто не угрожает, и уверяю вас, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы продолжали получать ваши деньги.
В почтовой карете на обратном пути мы с Элиасом говорили полушепотом, так как с нами ехало два пожилых торговца с необычайно суровыми лицами. Они сразу узнали во мне еврея и почти всю дорогу бросали на меня злобные взгляды. Иногда один из них обращался к своему спутнику и говорил примерно следующее:
— Как вам ехать в одной карете с иудеем?
— Мне такое всегда было не по душе, — отзывался товарищ.
— И не говорите, — говорил первый. — Это просто унизительно.
Затем они продолжали бросать на меня злобные взгляды и через какое-то время повторяли свой лаконичный диалог.
После трех-четырех подобных диалогов я повернулся к одному из джентльменов:
— Я взял за правило не выкидывать на ходу из кареты людей старше сорока пяти, но всякий раз, когда открываете рот, вы снижаете этот возраст лет на пять. По моим подсчетам и судя по вашей внешности, в следующий раз, когда вы изречете очередную грубость, я буду вправе выбросить вас из кареты не задумываясь. Что касается извозчика, не надейтесь, что он вмешается. Несколько монет, и вопрос будет улажен. Как вам известно, мы, евреи, недостатка в наличности не испытываем.
Конечно, я бы не выбросил на дорогу человека, которому было далеко за семьдесят, но угроза такого наказания заставила обоих попутчиков замолкнуть. Более того, они даже не решались на нас смотреть. Впрочем, это только облегчило наше общение.
— Элоиза и Абсалом, — задумчиво произнес Элиас, возвращая меня к насущным вопросам. — Эти имена совершенно не сочетаются. Встретил бы их в поэме, не стал бы читать.
— Вероятно, миссис Пеппер не обращала внимания на дурные предзнаменования, настолько очарована она была своим покойным мужем.
— Можно только гадать, что за человек он был, — продолжал рассуждать Элиас. — Не понимаю, какие причины, кроме его личного обаяния, были у компании, чтобы столь щедро заплатить его вдове.
— Мне кажется, это очевидно, — сказал я. — Они совершили что-то поистине ужасное и сделали все, чтобы вдова молчала.
— Интересная гипотеза, — согласился Элиас, — но есть одна загвоздка. Видишь ли, если бы компания предложила ей двадцать или даже тридцать фунтов в год, история с рентой от гильдии могла бы выглядеть вполне правдоподобной. Но сто двадцать фунтов? Даже столь ослепленная мифическими достоинствами покойного супруга вдова не может не сознавать, что подобная благотворительность — нечто исключительное. И если компания как-то повинна в смерти этого человека, зачем ей привлекать внимание такими экстравагантными поступками?