— Боюсь, — начал я, — что ни за какие деньги я не смогу вызволить вас отсюда. Мои враги считают, что вы должны находиться здесь, и, насколько могу судить, приложат все силы, чтобы так и было. Между тем они сказали, что могут выпустить вас через несколько недель, если я буду делать то, что они велят.
— Что ж, похоже, я буду вынужден задержаться тут надолго, ибо, если мое слово хоть что-то для вас значит, должен вас просить не делать того, что они велят. Бенджамин, они наказали меня, чтобы сделать вас сговорчивым. Вы не должны им уступать. Только не теперь. Делайте то, что необходимо. Я останусь здесь. Можете прислать мне несколько книг и обеспечить приемлемой едой, и со мной все будет в порядке. Могу я попросить вас об одолжении? Не могли бы вы составить список того, что мне нужно.
— Какое же это одолжение. Я сделаю это с величайшим удовольствием.
— Тогда не тревожьтесь по поводу моего заключения. Эта комната, хоть и не самая лучшая из тех, где мне доводилось жить, все же вполне сносна, а с вашей помощью я получу пищу для тела и ума. Я не вижу никаких препятствий для поддержания тела и духа, так как никто не мешает мне заниматься физкультурой. Все будет хорошо.
Меня восхитило, что он воспринимает свою участь как философ, и я был благодарен, что он попросил меня принести ему кое-какие мелочи, ибо таким образом я мог успокоить муки совести.
— Могу я что-нибудь еще для вас сделать, чтобы как-то скрасить ваше заключение? — спросил я.
— Нет. Кроме того, что можете рассказывать мне все, ничем не рискуя. Какой еще вред можно мне причинить? Наверное, находясь в заключении, я могу принести пользу и вам, и себе.
Мне трудно было с ним не согласиться, более того, я всегда опасался, что, узнав что-нибудь сам, он решит, будто обязан действовать, пренебрегая своим благополучием. Лучше уж было самому выбрать, что ему рассказать, для своего и его блага.
Итак, я рассказал мистеру Франко почти все — все, что сообщил Коббу и Хаммонду, и многое другое тоже. Я сказал ему, что подозреваю: Селия Глейд — французская шпионка. Я рассказал об Абсаломе Пеппере и его двух женах. Единственное, чего я не сказал, — это правды о том, что Форестер хранит на своем тайном складе. Отчасти я боялся, что даже здесь, за этими стенами, могут скрываться вездесущие враги, а также у меня было предчувствие, что Кобб и Хаммонд не исчерпали еще своего пагубного арсенала. Как я мог быть уверен, что они не прибегнут к жестокому, с пристрастием, допросу? И решил, что лучше держать какие-то вещи в тайне даже от друзей.