Я бы тоже была недовольна. Все. Пошли домой.
- Да. Простите, дядя Харли. Все в порядке.
- Горти, я прошу прощения...
- Старый бандит! Отстань от меня! И приходи в гости. Не могу же я все время шастать к одинокому мужчине по ночам, да еще в горку!
И Билла приводи, когда отдохнет. Ой, надоели вы мне. Мэри, держи меня крепче, я ни бельмеса не вижу в сумерках.
- Держу. Пока, дядя Харли. И не расстраивайтесь. Я сама виновата.
- Пока, коза. Горти, не упади.
Внука он нашел в дальнем углу сада. Билл сидел на одной из бесчисленных садовых скамеек, раскиданных по саду тут и там, и курил, безучастно глядя перед собой. Харли нахмурился, но при виде лица молодого человека немедленно раздумал делать выговор.
На лице Билла Уиллингтона застыло мрачное отчаяние.
Дед откашлялся.
- Курим?
- Да.
- Что-то многовато.
- Моя обычная доза - три пачки в день.
- Очумел? Вот потому ты и тощий.
- Я жилистый, дед. Тетка Вейл приходила, да?
- М-да. И ты успел напугать ее девчонку.
- Знаешь, в жизни бы ее не узнал. Такая... прямо красавица.
- Не то слово. И умница. И характер хороший.
Билл все так же безучастно кивнул.
- Хорошо. Повезет кому-то. Или уже повезло?
Харли закряхтел. Он всегда кряхтел при мысли о Нике Грейсоне.
- Да есть, вроде, один малый. Сынок старухи Грейсонши.
Билл вежливо удивился.
- Ну надо же. Неужели из этого зануды выросло что-то стоящее?
- Бес его знает. Костюмчик, машина, работа. В принципе, ничего плохого о нем нельзя сказать...
- Вот бы тебе такого внука, а, дед?
Харли отшатнулся, как от удара.
- Ты что, с ума сошел! Билли, если ты сейчас же не придешь в себя, я не знаю, что я с тобой...
Билл легко, пружинисто поднялся на ноги.
Ростом он был с деда. Подошел, крепко обнял старика за плечи.
- Не надо, дед. Я сказал глупость. А сделать со мной уже ничего нельзя. Я уже все сам с собой сделал.
В эту ночь в доме Уиллингтонов не спали.
Харли сидел на веранде и о чем-то размышлял. Билл метался без сна на своей постели.
Иногда усталость брала свое, и он забывался, но вновь и вновь просыпался, давясь беззвучным криком.
Одно и то же.
Глаза той женщины. И комья земли, падающие на крышку небольшого гроба.
Гортензия заговорила только возле дома, когда они уже почти прошли всю Центральную улицу.
- Вот что, Мэри. Я не зря назвала тебя доктором и все такое. Парню надо помочь. Он в большой беде, и это по медицинской части.
- Я же не психиатр...
- А кто сказал хоть слово про психиатров?
Наслушалась? Стыд и позор!
- Бабушка, я никого не наслушалась, просто он так странно себя...
Гортензия Вейл остановилась. Маленькая, сухонькая, похожая на сердитую птицу.