Оказалось, что вся ее жизнь не стоила ничего, потому что только сейчас она жила по-настоящему. Только сейчас, в объятиях Билла она видела истинные цвета земли и неба, слышала все звуки, пронизывающие лес и сплетающиеся в удивительную симфонию, вдыхала аромат трав и цветов и сама была этими цветами и этой травой.
Она таяла от счастья в этих сильных, уверенных мужских руках, она пила его поцелуи и наслаждалась запахом его кожи, она ненасытно и смело ласкала, гладила, впивалась, познавала, брала и отдавалась, не сомневаясь и не задумываясь.
Впервые в жизни она чувствовала себя целой, единой, могучей и прекрасной, почти бессмертной и очень красивой.
Они сплелись в неразделимом объятии, превратились в изваяние, замерли но только на мгновение, а потом что-то изменилось в мире, и старая яблоня подхватила раскидистыми ветвями их общий счастливый крик.., смех? Стон?
Какая разница!
И солнце взорвалось от прикосновения к коже, разлетелось на тысячу тысяч звезд, тьма окутала их плечи и вознесла в такую высь, что и не рассказать словами.
И они летели, обнявшись, сквозь теплую, нежную тьму, а в конце вспыхнуло новое солнце, облило их золотом новорожденных лучей, но позже снова явилась тьма и мягко опустила их на невидимый и мягкий, как пух, песок времени, укутала плащом вечности и оставила отдыхать.
Они лежали в траве, ошеломленные, вычерпанные до дна, измученные и счастливые, не в силах разомкнуть объятий. Как ни странно, яблоня, трава и солнце остались на месте, хотя в принципе этого не могло быть.
Мэри вытянула голую ногу, коснулась кончиком пальца чашечки львиного зева. Оттуда с укоризненным гудением вылетел здоровенный шмель, покружил над ними и улетел восвояси.
Мэри засмеялась, и у Билла немедленно побежали мурашки по спине.
Льдинки и шампанское. Золотые пузырьки.
И счастье без конца.
- Мэри?
- М-м-м?
- Я тебя люблю.
- И я тебя.
- Мэри?
- А?
- Ты моя женщина.
- Да.
- И ты всегда будешь со мной.
- Всегда.
- А я всегда буду с тобой, потому что я твой.
- Мой. Твоя. Ох, до чего же здорово...
Полежали, помолчали, остывая.
- Мэри?
- А?
- Я тебя.., тебе не больно.., ну...
- Билл!
- Что?
- Я тебя люблю.
Как правило, разговоры всех на свете влюбленных довольно бессодержательны на вид, хотя на самом деле полны глубочайшего смысла.
Просто это смысл только для двоих.
Билл подтянул к себе ногой рубашку и укутал плечи Мэри. Она блаженно вздохнула и уткнулась носом ему в грудь. Он замер, страстно желая, чтобы этот миг не кончался никогда.
В этот момент в маленький Эдем ворвался энергичный голос, хорошо им знакомый.