- .. Вот видишь, какой яркий изумрудный оттенок? Это смородиновые почки, третьедневошные. То есть, три дня после проклювки прошло - надо собрать, позже уже не то, кошками будет вонять. А вот эта, синенькая, из чего, как думаешь?
- Ну... Черника?
- Балбес! Черника дает лиловый цвет и пахнет паршиво. Ее надо с медом, да на лесном хвоще, тогда она аромат отпускает. А синяя - на васильках. Пшеница на это зелье идет самая отборная, крупная, без парши, а васильки собери по меже, аккуратно лепесточки обдери, а пестики с тычинками не моги, в них яд! Потом настаивай шесть дней, но не больше, а то цвет сойдет Процеживать надо через осиновый уголь, он самый полезный. Кстати, и с похмелья осиновый уголь - первейшее дело. Верно, Джим?
- Ну!
- Дед!
- Чего?
- Ведь это самогон?
- Самогон - дурацкое слово. Сразу вспоминаются дешевые детективы. Мой собственный дед, учивший папу и меня, звал это дело декоктами. Либо эликсирами. Конечно, до эликсира мне далековато, но вообще-то мои настойки помогают от любых хворей. А секрет, знаешь, в чем?
- В чем?
- В том, чтобы не хлестать безо всякого смысла, а употреблять до первого потепления внутри. Верно, Джим?
- Н-ну!
- Тогда ты и аромат лесной или садовый учуешь, и вкус различишь, и сразу скажешь: вот эта, положим, брусничная - на гречишном меду, а вон та лимонная - на липовом.
Будет тебе удовольствие, а не дрянь во рту и в голове поутру...
Билл улыбнулся. Конечно, все эти разговоры совершенно не годились для пятнадцатилетнего паренька, но дед всегда был с ним честен.
Учил, как мог, тому, что знал сам. А когда его познания закончились (по его собственному разумению), послал внука в город. Именно в Лондоне, пару лет спустя, Билл понял, что старый Харли научил его самому главному. Жить по совести и получать от жизни удовольствие Неожиданно тень набежала на лицо молодого человека.
Все это осталось в прошлом. Жизнь больше никогда не будет приносить ему удовольствие и радость, потому что...
Потому что он убил человека.
Харли Уиллингтон сидел на скамейке на самом краю обрыва. Обрывом заканчивался сад Харли, сад, которому Общество Цветоводов Грин-Вэлли единогласно присудило бы ноль баллов. Сад бушевал, кустился и лохматился, птицы орали в нем от зари и до зари, а гнезда свои даже и не думали прятать в укромных местах. Обнаглевшие пернатые прекрасно знали, что в этом саду им не грозит ничего.
Харли наклонился, вытянул из-под скамьи пузатую бутыль в оплетке и два маленьких серебряных стаканчика. Хмыкнул, налил по несколько рубиновых капель, кроваво сверкнувших в лучах заходящего солнца. Сказал, не оборачиваясь: