– Иди, – сказал Светошников. – Отсюда.
Цыганенок шмыгнул носом и тихонько завыл. Не плакал, а так, в слабый голос.
– Дядь, дай, – просил мальчик. – Ну дай.
Он протягивал руку. Светошников посмотрел на маленькую ладонь: там внутри бились жилки, и под кожей текла бледная жидкость. Жидкость пахла зеленым, как новая трава по весне.
Только поздно это. Значит, тому и быть.
Светошников пошел в темную арку. Он слышал, как мальчик клянчит у него за спиной, но слов больше не разбирал. Ему приготовиться нужно.
Посреди двора стоял старый четырехэтажный дом. Дом был окружен построенными позже большими зданиями, и его то ли забыли снести, то ли для чего берегли. “Оно и понятно, для чего”, – решил Светошников.
Рядом с домом, криво освещенные бледным осенним солнцем, скрипели качели. Словно на них качался кто-то, невидимый даже Светошникову. Во дворе не было птиц и людей. Только у подъезда сидела старуха с пустым лицом. Она никуда не глядела.
Светошников показал ей газету.
– А, в шестую, – сказала старуха. – На третий этаж тебе. Да их и дома нету.
Это, положим, он и сам знал.
Цыганенок поднимался за ним по деревянной лестнице, которая не скрипела. Он что-то говорил, просил, но Светошников не слушал. Он дверь искал.
От площадки третьего этажа в сторону уходил коридор. Светошников его хорошо помнил. Видел раньше. Только без стен.
Коридор был недлинный. Он становился все светлее; ни от чего, сам. Словно чем глубже, тем больше света. Скоро стало так светло, что Светошников перестал видеть стены.
– Дядь, дай, – домогался сзади тоненький голос. – Ну дай.
Вот и угол. Здесь стояло ведро. Светошников остановился и посмотрел, что на дне. Теперь можно. Все одно.
Кто-то топил котят и ведро в коридор выставил. Поленился во двор идти. Котята качались в мелкой воде мордочками вниз. Их пушистые хвостики плавали, как надувные.
Светошников повернул за угол. Здесь в воздухе висело мерцающее марево, сквозь которое темнела дверь. Марево переливалось и лопалось в центре. Оно облепило дверь и начало просачиваться насквозь.
Тут Светошников увидел себя. Не со стороны: внутри. Что раньше видеть не мог.
Он внутри был светлый. Как белый огонь. Он себя раньше видеть не мог оттого, что внутри был светлее, чем мир. Много светлее. У него и вправду там ничего не было: свет один.
– Дядь, дай. Ну дай.
Светошников стоял рядом с дверью. Марево уже просочилось насквозь и звало его: время. Сейчас он заплатит за все: за перемену судьбы, за чужую удачу, за легкость жизни, за деньги, за дочь.
Светошников протянул руку и рывком открыл дверь. Не оборачиваясь, он схватил цыганенка за ворот и швырнул в воющую от ожидания пустоту.