Костел опустел. Церковный сторож давно погасил последние свечи. Только старая женщина продолжала стоять на коленях на каменном полу. Каждый день, ранним утром и поздним вечером, она проводила здесь долгие часы. Спешить ей было некуда, да и не к кому — в доме никого, целые сутки в полном одиночестве, в окружении лишь глухих стен, не с кем даже словом обмолвиться.
Ноги женщины от долгого стояния на коленях на холодном полу онемели. Опираясь на палку, она с трудом встает и в последний раз крестится. Идет по уснувшему городку; даже бродячие собаки, привыкшие к ее ночным и предутренним хождениям, уже не лают на нее. Входит в дом. Жадно выпивает кружку тепловатой воды, крестится перед образами и тяжело опускается на лавку. Лампу не зажигает, довольствуясь только лунным светом, проникающим через маленькое окошко. Вдруг она вздрогнула. Кто-то тихонько постучал, но так, чтобы можно было услышать, потом еще и еще раз. Так стучали только ее сыновья, когда изредка кто-то из них отваживался прокрасться к дому. Чаще всего приходил младший, самый несносный, но и самый любимый, самый ловкий. Она приоткрыла окошко, но на этот раз узнала голос старшего сына:
— Мама, выйдите огородами в поле. Я буду ждать вас у ивы.
— Хорошо, сынок, хорошо. Бегу.
Она еще слышала шелест растущей под окном смородины, а потом как можно тише затворила окно. Быстренько вынула из шкафчика заранее приготовленные кусок соленого сала, круг сухой колбасы, несколько кусков сахара, завернула все это в тряпицу и вышла из дома. Постояла немного в тени стены, огляделась, прислушалась и, не заметив никого поблизости, крадучись направилась через огород к указанному сыном месту встречи. Этой осторожности она научилась давно: сыновья ее учили, да и сама она знала, что так надо, чтобы люди Элиашевича не выследили их.
К старой Добитко заходили иногда милиционеры и даже люди из органов безопасности. Придут, поговорят о том о сем, но обязательно в начале или в конце разговора поинтересуются: где сыновья, почему она не уговорит их явиться с повинной.
Раза два заявлялись к ней неожиданно солдаты, устраивали обыск, перетряхивали все вокруг, искали сыновей, оружие. Однажды даже сам Элиашевич нагрянул к ней.
Она что-то делала в палисаднике. Помнится, пионы тогда еще цвели. Вдруг перед домом останавливается машина, из нее вылезает Элиашевич, открывает калитку и входит в палисадник. Она оторвалась от грядки, выпрямилась, вытерла руки о подол, смахнула пот со лба, смотрит и ждет. Она ведь знает Элиашевича еще с детства. Его отец кузнецу Добитко доводился кумом. Элиашевич подходит, здоровается: