— В семье всегда были Женевьевы; и хотя тогдашний граф попал на гильотину, его сына, тогда еще ребенка, сберегли, и в свое время он вернулся в замок. Об этом мы, Бастиды, любим рассказывать. Мы были на стороне народа — за свободу, братство и равенство, против аристократов, но тем не менее, прятали маленького графа здесь, в этом доме, и ухаживали за ним, пока все это не кончилось. Об этом мне поведал отец моего мужа. Он был примерно на год старше юного графа.
— Значит, история вашей семьи тесно переплетена с историей графского семейства?
— Вы правы.
— А нынешний граф... он с вами дружен?
— Де ла Талли никогда не были друзьями Бастидов, — гордо сказала она. — Только хозяевами. Они не меняются... впрочем, как и мы.
Она заговорила о другом, и через некоторое время я покинула их дом. Мне не терпелось продолжить работу.
Во второй половине дня служанка пришла в галерею сказать мне, что господин граф будет рад, если я приму участие в семейном ужине. Господа ужинают в восемь в одной из маленьких столовых. Она сказала, что проводит меня туда без пяти восемь.
Сообщение слишком поразило меня, чтобы после этого можно было безмятежно работать. Служанка разговаривала со мной уважительно, а это могло означать только одно: меня не только сочли достойной реставрировать его картины, но и удостоили гораздо более высокой чести — ужинать в семейном кругу.
Я ломала голову, что мне надеть. У меня были только три приличествующих случаю платья, из них ни одного нового. Одно — коричневого шелка с кружевом кофейного цвета, второе — строгое черное бархатное платье с пышным белым кружевным воротником, третье — хлопчатобумажное серое в светло-фиолетовую шелковую полоску. Я сразу же остановилась на черном бархатном.
Работать при искусственном освещении было невозможно, и как только дневной свет угас, я вернулась в свою комнату. Достала платье и посмотрела на него. К счастью, бархат не стареет, но фасон был явно устаревшим. Я приложила его к себе и взглянула на свое отражение в зеркале. Щеки мои слегка розовели, глаза, впитавшие черноту бархата, казались очень темными, а прядь волос выбилась из пучка на затылке. Собственная глупость вдруг стала мне отвратительна, я положила платье и стала поправлять волосы, когда раздался стук в дверь.
Вошла мадемуазель Дюбуа. Она недоверчиво посмотрела на меня и, заикаясь, проговорила:
— Мадемуазель Лоусон, это правда, что вы приглашены на семейный ужин?
— Да. Вас это удивляет?
— Меня никогда не приглашали на семейный ужин.
Я посмотрела на нее и вовсе не удивилась.
— Я полагаю, они хотят поговорить со мной о картинах. Легче разговаривать «за обеденным столом.