смеялась вместе с ним. Ей вспоминалось сейчас» как раньше он много говорил о предназначении человека, о своем…
На столе голубая скатерть, салфетки и белые розы в хрустальной вазе (тещин подарок к свадьбе). Миша опрокидывает рюмку за рюмкой. Ася пригубливает и все хлопочет, волнуется — удалась ли золотистая, поджаренная кругляшками картошка с луком, не пересолен ли аппетитнейший на вид зеленый салат. Он, дурачась, урчит хищником, целует ей руки масляными губами и расхваливает, все расхваливает, не жалея высокопарных слов:
— О, я счастливейший из счастливых! Да за один только ужин, приготовленный тобою, малыш, можно было бы отдать жизнь! Выпьем за это… —Они чокаются, а потом, наклонившись друг к другу, трутся носами — это у них знак любви и согласия.
— Люди ищут смысл жизни и утрачивают радость жизни, а не надо ничего искать, кроме жены —я понял. Выпьем за тебя, Ась! — и ритуал повторяется.
— Что, Звереныш, — (это от избытка чувств) —ведь можно быть счастливым и в чужой квартире с ободранными обоями, а?
Ася знает, что не требуется от нее никакого определенного ответа, можно кивнуть или бросить невразумительное: «Как
сказать…» —или: — «На своей было бы счастливее». Но у нее прорывается частое в последние полгода:
— Устала я что‑то, Миш.
— Пей вино, и все пройдет. Отдохнем скоро…
— Никогда мы не отдохнем, разве там! — она показывает пальцем вверх.
— Ась, я же тебя всегда учу —отдыхай на бегу. Бери пример с меня: завтра на службу не идти, прекрасная выпивка, превосходная пища и жена–красавица! Что еще человеку надо?
Он перегибается к ней через угол стола, ерошит ее мягкие волосы, целует в шею, а по напряженному телу ее понимает, что она далеко, далеко…
— Я хочу свой дом!.. —тихо, тихо объявляет Ася и отстраняется, а ему кажется, что она кричит и бьет его под дых.
Он выпивает две рюмки подряд и еще раз пытается спасти «вечер отдыха»:
— А яхту хочешь? А почему виллу на Таити не хочешь?
— Можно и виллу, но мне хватит и двух комнат в Москве, но своих…
— Так будет же у нас квартира, черт побери! Потерпеть только надо…
— Знаешь, я почему‑то в это уже не верю… Мы так и будем скитаться с тобой по чужим углам до самой смерти.
Она произносит это очень испуганно и очень серьезно. Вся его веселость поглощается той безнадежностью, что повеяла от ее слов. Михаил вскакивает, потом снова садится и, остановив себя на полуслове, изрекает:
— Давай чай пить.
Это подействовало на Асю лучше, чем все его возможные убеждения, успокаивания и научная аргументация. Она встряхивается и с виноватой улыбкой начинает разливать чай.