— Моя мама была француженкой, поэтому… Кэтрин? Майк? — повторила новая знакомая, не интересуясь фамилией. — Я не забуду.
— Вы думаете, мы придем к вам еще и за книжками? — Майк умоляюще посмотрел на мать.
— Надеюсь, — серьезно отозвалась Николь. — Но я не об этом… Кэтрин, если вас устроит… Я могу поселить вас с Майком в своем доме. Он небольшой, но достаточно вместительный. А я… Я больше не могу выносить эту тишину!
Словно испугавшись вырвавшегося признания, Николь закусила губу, и уставилась на Кэтрин исподлобья. Она была не намного моложе, теперь Кэтрин разглядела это, но сейчас вела себя, как ее провинившаяся дочь. И Кэтрин захотелось запустить руку в короткие темные волосы, и ласково потрепать.
— Почему бы нет? — женщина вопросительно кивнула сыну, и тот в ответ радостно замотал головой. — Если мы вас совсем не стесним… А ваш дом далеко от моря?
Николь просияла:
— В пятидесяти футах.
— Это далеко? — обеспокоено поинтересовался Майк. — Я услышу, что мне рассказывает океан?
— Это я тебе обещаю, — сказала Николь. — А если он вдруг устанет, я сама тебе что-нибудь расскажу.
Нежданная радость — вот как она называла про себя этого мальчика, заполнившего дом смехом, топотом, ворохом вопросов, которыми Николь уже была обвешана, как круглыми серьгами, каких никогда не носила. Почему-то теперь Майк чаще обращался именно к ней. Николь предполагала, что матери он эти вопросы уже задавал, и хотел проверить: не существует ли других ответов?
Иногда парнишка оставлял в покое обеих — хотя ни одной из них он и не был в тягость — и с воплями носился вдоль кромки прибоя, изображая кого-то, может быть, виденного в кино.
— Она тайком позволяла ему смотреть телевизор, — поясняла Кэтрин, имея в виду их бывшую няньку, и рот женщины болезненно кривился на слове «она». — Чтобы не мешал, усаживала Майка с собой смотреть эти дурацкие «мыльные оперы».
Николь подозревала, что с этой безымянной нянькой связано гораздо больше неприятного, чем запрещенный просмотр сериалов. До сих пор девушка не спрашивала жиличку о причинах появления в маленьком городе, и не выпытывала за спиной матери у Майка. Тот, наверное, шепнул бы по секрету, но потом Кэтрин могла узнать, и это непростительное любопытство могло стать черной кошкой, которая способна навредить и более крепкой дружбе.
Пока трудно было назвать их подругами. Они вместе сидели вечерами на крылечке, Николь читала и курила, Кэтрин приглядывала за сыном, еще не чувствуя готовности углубиться в перипетии чужих судеб, пусть даже книжных.
Им было спокойно вместе, но женщины почти ни о чем не разговаривали, только сообщали друг другу не слишком важные дневные новости. Однако, чем жила и дышала каждая, что снилось, что вспоминала, глядя на закат, — было неизвестно той, что сидела рядом. И ни одна из них пока не решалась нарушить равновесие общего незнания.