– Что, очень больно?
– Да.
Но казалось, ее мучила вовсе не физическая боль. Мы медленно двинулись по коридору.
– Джерард, – произнесла она, когда я уложил ее в постель, – принеси мне кухонную лесенку.
Я непонимающе уставился на нее.
– Подножку с кухни. На случай… если мне понадобится встать.
– Мама, у тебя ведь есть звонок, зачем тебе вставать?
– Просто принеси.
– Ну, если ты настаиваешь. Но обещай мне…
– Джерард!
Озадаченный, я все-таки сходил на кухню и принес ей то, что она просила: трехступенчатую алюминиевую лестницу с вертикальной ручкой-опорой.
– Спасибо, милый. Поставь возле тумбочки.
Ее кровать стояла все там же, возле камина, по обе стороны которого тянулись встроенные шкафы. Тумбочка находилась по правую сторону кровати, ближе к двери.
– Мама, если тебе что-нибудь понадобится…
– Нет, милый. Что бы мне хотелось, так это твоего вкусного овощного супа, если, конечно, ты не очень устал. А я пока посплю. Закрой за собой дверь.
Она действительно выглядела измученной. Я нехотя вышел из комнаты. И несколько минут, которые показались мне чересчур долгими, торчал возле ее двери. Из спальни не доносилось ни звука. Я взялся за ручку и заглянул. Мать тяжело дышала ртом. Я постоял, наблюдая за ней, но она так и не шевельнулась.
Видимо, что-то насторожило меня, потому что я уже несся из кухни обратно в спальню, когда раздался страшный грохот. Мать лежала на ковре возле перевернутой лестницы. Самый верхний шкаф был полуоткрыт.
В больнице мне сказали, что у нее вдавленный перелом черепа, чуть выше левого глаза. Все, что могли сделать врачи, – это поместить ее под капельницу и ждать, пока к ней вернется сознание. Я сидел возле нее, держал ее за руку, говорил с ней. День незаметно сменился ночью, ожидание мое тянулось мучительно. Пару раз мне показалось, что ее сухие пергаментные пальцы еле заметно сжали мою руку. К утру я, видимо, задремал, а очнувшись, осознал, что ее рука становится все холоднее и в палате различимо только мое дыхание.
Через неделю после похорон я разбирал бумаги в кабинете. Мебель здесь не меняли с тех пор, как умер отец: оливкового цвета книжный шкаф армейского образца с пятью полками, маленький письменный стол с тремя ящиками и деревянный стул занимали все пространство.
Я все еще находился в отпуске. Звонили друзья из библиотеки, спрашивали, когда можно меня навестить, и я уже представлял, как буду готовить им чай и кофе, слушать их соболезнования, соглашаться с тем, что все это очень тяжело, ведь я был так близок к матери, и стыдиться того, что мысли мои заняты ожиданием встречи с Алисой.