Я продолжила в том же духе. В католической школе частенько повторяли мне, что я бываю слишком прямолинейна и резка, но я ненавидела разводить политес и не собиралась допускать, чтобы со мной обращались как с малым дитем, которому не положено ничего знать.
— Если что-то не так, мама, почему бы не сказать мне об этом прямо? Я уже достаточно взрослая.
После минутного колебания она ответила мне:
— Да нечего тут рассказывать, Верунчик, и ты же знаешь, что с самого твоего приезда я просила тебя, чтобы ты не вынюхивала ничего и не собирала досужие сплетни.
— Может, мне вообще ни с кем не разговаривать? Что это за жизнь, если я ни с кем не могу подружиться?! — закричала я.
Мама снова отбросила свое занятие и закусила нижнюю губу.
— О, Верунчик. — Она совсем не была так раздосадована моим поведением, как я ожидала; даже напротив, была полна раскаяния, как будто я имела полное право на подобную вспышку. — Боюсь, тебе тут слишком одиноко, но мы постараемся найти для тебя подружку твоего возраста! Не знаю как, но сделаем это. В округе живет много молодых людей.
— Мне понравилась беседа с мистером Бракнеллом, он был так мил со мной! — Меня прямо распирало от детского тщеславия. — Он необыкновенный красавчик, правда, мама?
Ответ прозвучал достаточно старомодно.
— Красив тот, кто поступает красиво, — сказала она и рассмеялась.
Я села рядом с ней, протянула руки к огню и почувствовала себя гораздо лучше.
— А он сделал что-то некрасивое?
Теперь мама предостерегающе подняла вверх палец, но она улыбалась и от этого казалась молодой и очень привлекательной.
— Не пытайся разузнать так много обо всех окружающих.
И тут я допустила самую большую ошибку, на которую только была способна:
— Мама, скажи, а кто совершил самоубийство на Горьком озере?
С тем же успехом я могла бы бросить бомбу в эту уютную, освещенную огнем гостиную. Мама вскочила на ноги и побелела как полотно. Мне показалось, что она вот-вот рухнет в обморок.
— Мама, с тобой все в порядке?! — воскликнула я.
Она словно дар речи потеряла. Губы шевелились, но не было слышно ни звука. Я подумала, что она или действительно свалится, или скажет что-то ужасное. Потом она пропищала:
— Кто сказал тебе об этом?
— Лесничий.
Она стиснула зубы и сжала кулаки.
— Старый осел, грязный сплетник!
— Ну… а кто… это был… — завела я свое.
— Замолчи, пожалуйста! Это не тема для разговора! Слышишь меня, Верунчик? Ни теперь, ни в будущем, никогда! Ты поняла? — И с этими словами она вышла из комнаты и хлопнула дверью.
Между нами выросла новая стена. Поймем ли мы когда-нибудь друг друга?