— Нет, — отрезал Джаго, — я не возьму твои деньги. И больше не проси.
— Ну в самом деле, — воскликнула ММ, — это же просто смешно! Всюду полным-полно мужчин, которые отдали бы… отдали бы правую руку на отсечение за такую возможность.
— Кому они были бы нужны на стройке с одной рукой? — усмехнулся Джаго.
День выдался очень жарким, жарким и каким-то гнетущим. Лондон в этот день был погружен в уныние. Он пребывал в таком состоянии со дня смерти старого короля, да и вся страна — тоже. Казалось, вся Англия понимала, что веселая, разгульная, охочая до удовольствий Эдвардианская эпоха навсегда ушла в прошлое, что капризы, баловство и нескончаемые празднества короткого правления Эдуарда VII завершились. Те, кто надеялся узнать подробности этого празднества, обманулись в своих ожиданиях: Эдуард распорядился сжечь свои частные письма и бумаги, львиная доля которых, без сомнения, носила абсолютно непристойный характер. Миссис Кеппел отказали в приеме, когда она прибыла в Мальборо-хаус, чтобы оставить запись в книге знатных посетителей. Это противоречило обещанию королевы о том, что королевская семья позаботится о ней. Суровая добродетель нового короля и под стать ему суровой супруги, совершенно иной, нежели ангелоподобная Александра — та, что позволила миссис Кеппел навестить умирающего короля, — обретала реальные черты.
Похороны прошли чрезвычайно пышно: король Георг ехал верхом рядом со своим шурином, кайзером, за ними вели любимую лошадь Эдуарда, без всадника, с развернутыми назад сапогами в стременах; далее в обычном парадном порядке следовали военные и политические светила. Но более всего сердца подданных растрогал вид маленькой собачки по кличке Цезарь, семенившей за гробом своего хозяина и выглядевшей удивительно трогательно в гуще этого пышного шествия. В каждой деревне, в каждом городе служили заупокойные службы, все улицы были одеты в траур. И еще несколько недель после похорон страна продолжала официально соблюдать траур. В Аскоте состоялись знаменитые черные скачки, куда все явились в черных одеждах, и даже карты заездов окаймляла черная полоса.
Но Селия в это время была довольна и необычайно счастлива, она наслаждалась жизнью и возвращением здоровья и сил. И конечно, близнецами. Они были славными детишками: гораздо крепче спали, лучше ели, веселее улыбались, даже ворковали забавнее, чем в свое время их брат. Селия быстро оправилась после родов и намеревалась в сентябре вернуться в издательство. Оливер хотел, чтобы она хотя бы в течение года оставалась дома, а ей даже два месяца были невтерпеж. Они выдержали большую баталию, причем Оливер обвинил жену в том, что она не любит детей, а та, в свою очередь, вменила мужу в вину то, что он просто ревнует ее к работе и ему претит ее присутствие в издательстве. У них и раньше бывали стычки, но никогда прежде они не наносили друг другу ударов ниже пояса, метя в самое больное место, а именно в профессиональную неуверенность Оливера и равнодушие Селии как матери. В конце концов они помирились, но от этой ссоры остались глубокие шрамы. Даже теперь между ними пробегал легкий холодок, уменьшавший то огромное удовольствие, которое они обычно испытывали от взаимного общения.