— У меня и так забот полон рот — приглядывать за детьми, а теперь еще она, — как-то ночью пожаловалась Летти, когда Барти так сильно кашляла, что разбудила ее. А потом, когда няньки обнаружили, что у Барти жар и ей нужно лежать, она слышала, как Нэнни сказала Летти:
— С меня хватит! С какой это стати ее надо обслуживать? Она же не хозяйский ребенок, вообще не пойми кто. Где-то на улице подобрали.
Тогда Барти заплакала. Но самым ужасным было то, что ей постоянно твердили, снова и снова, как она должна быть благодарна и как ей повезло. Так говорили все: не только ее мама, которая, конечно, вынуждена была это повторять, но и Нэнни, и Летти, и Трумэн — все время, без конца, — и даже тетя Селия.
— Ты очень счастливая маленькая девочка, — как-то вечером строго сказала тетя Селия, обнаружив Барти на лестнице в слезах. Та плакала и просилась к маме. — Ты должна быть благодарна, а не рыдать тут. Твоя мама очень расстроится, если узнает, что ты так себя ведешь.
Барти была абсолютно уверена: если бы ее мама все знала, она забрала бы ее обратно, хотя у папы нет работы. Но ей так часто говорили: «Ты не должна волновать маму», что она боялась даже слово произнести. Ей просто надо быть храброй и хорошей, и когда-нибудь ей разрешат вернуться домой. Когда-нибудь.
— Я все время удивляюсь, что ты недостаточно тесно связана с ними, — сказал Джаго.
Он сидел у ММ в гостиной, читая субботний номер «Дейли геральд». На первой странице поместили фотографию миссис Панкхёрст и некоторых ее дам, вручавших петицию какому-то политическому деятелю, который довольно безуспешно пытался не замечать их.
— Я и раньше это говорил и, возможно, вновь скажу. Вот ты — хороший пример: преуспевающая деловая женщина, получившая образование, но авторитета нашему обществу не добавляешь. А надо бы.
— Ты действительно говорил это и раньше, а я и раньше отвечала: у меня нет времени, — немного жестко отозвалась ММ.
— Это не оправдание. Представь, миссис Панкхёрст такое заявит. И где вы все тогда будете?
— Ну, мы и так почти нигде.
— Мэг! Я тебе удивляюсь. Может, у вас пока и нет избирательного права, но все серьезно об этом думают. Вспомни ту демонстрацию в июне — сорок тысяч женщин. Все требовали права голоса.
— Да, и я была одной из них.
— Знаю, знаю. Но в твоем случае все как началось, так и закончилось. Думаю, тебе нужно сделать для них что-нибудь еще. Правда.
— Никак не могу понять, — удивилась ММ, — ты-то почему так об этом хлопочешь?
— Потому что это и есть та самая политика, — просто ответил он, — как я ее понимаю. Ущемленные требуют помощи. Требуют прав, которые им необходимы. Женщины ущемлены, ты же понимаешь. К ним относятся как к гражданам второго сорта. Платят им — одни слезы! Мужчины притесняют их на основании какого-то там божественного права. Это абсурд!