— Послушайте! Простите, что напугал вас; я не желал ничего плохого. Меня зовут Томас Кэвилл. Я приехал, чтобы…
— Да, — оборвала она. — Я слышала. — Она взглянула на него, как на комара. Устало, слегка раздраженно, но не более. — Вовсе необязательно трубить об этом снова и снова.
— Погодите минутку. Я только пытаюсь заверить вас, что…
Фраза повисла в воздухе. Во-первых, было ясно, что эта странная особа больше не слушает; во-вторых, Том окончательно отвлекся. Пока он говорил, она встала и сейчас снимала через голову платье, под которым оказался купальник. Так вот просто. Ни взгляда в его сторону, ни взмаха ресниц или хихиканья над собственной дерзостью. Она швырнула платье за спину, комок сброшенного хлопка, и потянулась, как согретая солнцем кошка, чуть зевнула, не утруждая себя женскими уловками, а именно, не прикрывая рта, не извиняясь и не заливаясь смущенным румянцем.
Без каких-либо церемоний она нырнула прямо с бортика, и, когда коснулась воды, Том поспешил выбраться на берег. Ее дерзость, если это была дерзость, странным образом встревожила его. Тревога напугала, а страх показался притягательным. Он сделал ее притягательной.
Разумеется, у Тома не было ни полотенца, ни другого способа быстро обсохнуть и одеться, так что он просто встал под лучи солнца и сделал вид, что расслабился. Это было тяжело. Непринужденность его оставила, теперь он понял, каково его неуклюжим друзьям, которые переминаются с ноги на ногу и мямлят при виде хорошенькой женщины. Хорошенькой женщины, которая поднялась на поверхность пруда и равнодушно лежала на спине, распустив длинные мокрые волосы, похожие на водоросли; безмятежная, естественная, будто и не подозревающая о его вторжении.
Том попытался вернуть себе достоинство; он решил, что брюки помогут, и натянул их поверх мокрых трусов. Он хотел казаться значительным и опасался, что нервозность превратит его в нахала. В конце концов, он учитель и будущий солдат; почему же это так сложно? Непросто излучать профессионализм, когда стоишь в чужом саду, босой и полуголый. Все предыдущие прозрения о глупости права собственности казались теперь незрелыми, если не бредовыми, и он сглотнул, прежде чем как можно спокойнее сказать:
— Меня зовут Томас Кэвилл. Я учитель. Я приехал проведать свою ученицу, которую, вероятно, эвакуировали к вам. — С него стекала вода, по животу бежал теплый ручеек. Том вздрогнул и добавил: — Я ее учитель.
Кажется, он повторяется.
Девушка перевернулась на живот и наблюдала за ним с середины пруда, как будто делала мысленные пометки. Затем скользнула под воду серебристой вспышкой, вынырнула у берега, прижала ладони к камням, одну поверх другой, и положила на них подбородок.