Корнеев временами проклинал себя за то, что согласился на эту работу. Согласился в самое тяжёлое время - когда стали массами возвращать и отбивать пленных. На неё не посылали по приказу. Хирургу можно приказать быть хирургом. А как приказать делать то, что делал он? В каких методичках написано, что делать, если ты в самый последний момент успеваешь не дать одиннадцатилетнему мальчику, которого ещё недавно собрал почти из кусков (двадцать три операции, двадцать три!), перерезать себе горло заботливо обёрнутым тряпкой с одного конца (чтобы не порезать пальцы!) куском где-то раздобытого стекла? Он ухитряется глубоко рассечь тебе руку, вырывается и при этом - что самое страшное! - не плачет, а визжит и воет. Когда же ты его более-менее успокаиваешь, он в ответ на твои слова начинает кричать: "А зачем мне жить?! Вы говорите, что я должен жить, а как я буду жить, если я даже не знаю, что я такое?! Тогда сотрите мне память! Сотрите мне память, будьте же человеком!" - и тебе нечего ответить на эти жуткие слова? Можно стереть память, можно... вот только скверная это штука. И глупая в конечном счёте.
Ну а если таких случаев - сотни?
А "переделки" - жертвы опытов нэйкельцев? А "зомби" - те, кого слишком поздно спасли из дайрисского плена?!.
...И приходится находить слова. Для каждого - свои. Обязательно находить, потому что если не найти - то в следующий раз он выпрыгнет из окна, или удавится на разорванном белье, или разобьёт себе голову о стену... и ни небьющиеся окна, ни бельё из хитрых тканей, ни мягкие стены его не остановят.
Приходится учить их, как собрать себя из оставшихся кусочков. Хоть как-то. И когда ты в ответ на горькое тихое: "А... получится?" - сказанное откуда-то из района своей подмышки, отвечаешь честно: "Совсем - нет. Но что-то, что-то да - получится. А потом заново нарастёт остальное, потому что ты будешь жить - ну знаешь, как рану затягивает новой плотью и кожей?" - и слышишь вздох и бурчание: "Я попробую..." - ты понимаешь, что победил.
И такая победа искупает все твои муки.
А поражение, и снова поражение, и снова - лишь дают волю к новой борьбе и злость для этой борьбы...
...и - выжигают тебя самого...
... - И что ты ей сказал?
Голос Пичаева отвлёк уже давно молчавшего после рассказа Корнеева от этих мыслей.
- Я пока только слушал, - тихо ответил Корнеев. - Мы с ней ещё не раз встретимся; вторая встреча - завтра в обед. Здесь. Я не знаю, что я ей скажу. Не нашёл ещё. Но я - я найду.
Корнеев встал. Глядя на него, поднялся и Пичаев, одёрнул привычно форменный мундир. Серьёзно подтвердил: