— Ты был бы привередой, если б отказался работать за такую сумму, — заметил, вставая, Нарцисс. — Закончим эту партию завтра.
— Жаль. Фортуна мне сегодня улыбается, — вздохнул Сосибий.
— В таком случае я благодарен императрице за то, что она прервала нашу игру, иначе бы ты меня разорил.
— Позволь мне в этом усомниться, — с улыбкой парировал Сосибий.
Нарцисс нашел Мессалину в зале, выходящем на террасу. Она возлежала на ложе и пила кипрское вино из золоченой чаши с рельефным изображением гроздьев винограда. Ее волосы, схваченные сзади широкой лентой, волнами спускались до самой талии.
Она пригласила его сесть рядом с ней и принялась дразнить пикантными словами и красноречивыми жестами, вполне уместными между любовниками, коими они теперь стали. Он обнял ее за талию и стал целовать лицо и губы. Но когда он попытался развязать пояс на ее тунике, то она вдруг прервала это приятное для него занятие.
— Потерпи, Нарцисс, — сказала она. — Сперва я хотела бы переговорить с тобой о деле, которое так меня тревожит, что я рискую испортить себе все удовольствие, если не узнаю прежде, можешь ли ты взять его решение на себя.
— Говори, Мессалина. Ты знаешь, я готов служить тебе во всем.
— Ты, как и я, заметил, что Луций Домиций становится все более популярным у римлян и его мать пользуется этим, чтобы покрасоваться перед народом.
— Надо быть слепцом, чтобы не замечать этого. Агриппина делается все большей интриганкой.
— Ты тоже заметил, как она любит появляться рядом с Клавдием, будто она императрица, и народ всякий раз устраивает ей овацию, при том что совсем не знает детей императора.
Нарцисс с важностью кивнул, и Мессалина продолжала:
— Британик очень мал, он моложе Луция. И выглядит болезненным мальчиком, может быть, поэтому народ его не любит.
— Возможно, — согласился Нарцисс. — Но главное, почему народ проявляет интерес к Агриппине, заключается в том, что она дочь Германика. Кажется, римляне живут в неизбывной тоске по нему. Он и вправду должен был бы стать их императором, но кто знает, не сделался бы он в конце концов таким же жестоким, как его сын Калигула, когда достиг власти?
— Кто знает? Но за свою жизнь Германик действительно проявил добрые качества, которые народ ценит и за которые он его даже в некоторой степени обожествил. Агриппина явно извлекает из этого выгоду и потому представляется мне опасной. Она пытается обольстить Клавдия и ищет любой случай, чтобы выставить перед народом своего сына во всем блеске. Я уверена, что это она уморила своего мужа, Пассиена Криспа, чтобы получить наследство, после того как он составил завещание в ее пользу. А Клавдий закрывает глаза и уши на все это.