— У тебя нежная и теплая кожа…
От этой ласки Мессалину постепенно охватывала дрожь. Он опустился на колени и, обнажив ей ноги, коснулся губами ее трепещущей плоти. Потом его губы спустились до самых пальцев с алыми ногтями. Изумленная, она не противилась его ласкам, с наслаждением обнаруживая в себе глубоко спрятанное желание, которое она испытывала к этому человеку, так внезапно возникшему в этой ночи. Она уже не была куртизанкой на ложе, она была императрицей, принимающей почести от придворного. И хотя в любом другом случае она взяла бы инициативу в свои руки, помогла бы любовнику скинуть одежду, осыпала бы его ласками, теперь она оставалась неподвижна и с интересом следила за чувствами, которые пробуждали его ласки в самых потаенных уголках ее тела и души.
Он поднялся, склонившись над ней, развязал пояс и отбросил в стороны покрывало. Он целовал и ласкал ее неторопливо и размеренно, с явным удовольствием продлевая ожидание, доводя вожделение до высшего накала. Не в силах справиться с завладевшим ее плотью желанием, она властно привлекла его к себе, взяла его губы в свои, прижала к себе его тело. Она ощутила его проникновение — внезапное, стремительное, полное, принесшее ей облегчение после напряженного ожидания, и, тихонько постанывая, задвигала бедрами, помогая ему увлечь себя в сияющее пространство последнего наслаждения.
— Прекрасный незнакомец, я вижу в тебе сына Венеры, ты любовник столь же необычный, сколь и искусный. Я редко получала такое удовольствие и объятиях мужчины. Счастливая твоя супруга, счастливые твои возлюбленные!
Была уже глубокая ночь. Гай и Мессалина отдыхали, лежа рядом, и пили из тонких стеклянных чаш изысканное метимнское вино. Говоря об удовольствии, Мессалина не до конца выразила свою мысль: она не только получила несравнимое удовольствие в объятиях мужчины, которого, как ей казалось, когда-то ненавидела, но испытывала теперь к нему какое-то новое, неведомое ей чувство, и шло оно не от плоти.
— Да будет тебе известно, — отвечал он, — что у меня есть только супруга, которой я пресытился.
— И поэтому ты наведываешься в лупанары?
— Вовсе не поэтому. Я пришел к тебе из-за твоего сходства с императрицей, а посещать лупанары — не в моих правилах.
— Я что-то не понимаю. Ты занимался любовью со мной, а думал об императрице?
— Раз уж я плачу, то могу признаться: именно с этой целью я и пришел к тебе.
— А если бы я не была так похожа на Мессалину, ты бы пренебрег мной?
— Конечно.
— Клянусь Купидоном! Уж не влюблен ли ты в эту женщину?
— Еще не знаю.