Закончив обработку львенка, мы выпустили его из фиксатора и заперли в глухой клетке с единственной отдушиной — решетчатой дверцей.
Едва я успел снять с себя халат и достать таблетки (постоянная нервотрепка и еда всухомятку уже наградили меня язвой желудка), как в комбату ворвался Ионис.
— Вальтер, скорее! — кричал мой помощник. — Султану плохо! Он задыхается!
Я кинулся за ним.
Лев лежал со стекленеющими глазами. В его раскрытой пасти судорожно подергивался совершенно синий язык.
— Султан! — неистово закричал я и кинулся к нему.
Из клетки, как из газовой камеры, пахнуло на меня удушающим запахом хлорки.
Я рванул решетку. Гасюнас, Ионис и девочки бросились на помощь. Я обнял Султана, изо всех сил стараясь вытащить его из клетки. Ионис тянул за хвост, остальные тащили за лапы. От боли львенок схватил меня зубами за руку, но все же не позволил себе сомкнуть челюсти.
Задыхаясь от запаха хлорки, мы волокли умирающее животное во двор, на свежий воздух. Я крепко прижимал к груди тяжелое обмякшее тело и последними словами проклинал собственную глупость и беспечность. Изредка Султан дергал задней лапой и упирался ею в меня, глубоко раня мои бока острыми когтями. Не замечая боли, я молился об одном: «Только бы дотащить его живым!»
Наконец мы достигли двора и опустили львенка на землю.
— Куда подевался врач?! — вне себя заорал я. — Найдите этого жалкого труса!
— Я здесь, — обиженно ответил доктор, манипулируя возле носа львенка каким-то флаконом.
Оказывается, едва заслышав крики Иониса, ветеринар сообразил, что дело дошло до эмфиземы легких, и немедленно кинулся в свою каморку за медикаментами.
Вдохнув нашатырного спирта, Султан резко дернулся. Он даже поднял голову, но она тут же бессильно упала на передние лапы. А доктор уже вводил иглу в бедро львенка, ласково приговаривая:
— Ну вот, маленький, сейчас поддержим тебе сердечко, укрепим общий тонус, и все будет хорошо.
Трое суток организм Султана боролся со смертью, и все эти трое суток мы ни на минуту не отходили от львенка. Ночью я накрывал его одеялом и фуфайками, утром поил парным молоком. Через каждые полтора часа, положив его голову себе на колени, осторожно вливал лекарство. Вслушиваясь в дыхание своего любимца, поминутно щупая его пульс, я мысленно ругал себя. А он смотрел мне в глаза, словно пытаясь сказать: «Что ты, брат, наделал?! Спасай же теперь! Моя судьба в твоих руках».
На третьи сутки ему стало хуже. Наступил кризис, Султан бился в судорогах и задыхался.
Ионис бросился на поиски ветеринара, но не смог его найти: измученный врач, видимо, где-то уснул.