Настя низким, грудным голосом подхватила:
Ай-да с вечера он да с синего,
Ай-да до белой зари…
Леон, наставив ухо, прислушиваясь к звукам гармошки, играл не спеша, мягко делая переходы, и Оксана заметила, что брат ее обладает незаурядным даром музыканта, а матери, судя по голосу, непосвященный человек мог бы дать в два раза меньше лет, чем ей было. «Вот они люди какие!» — с удовлетворением подумала она и присоединилась к семейному хору:
Ох, белая зорюшка, она занималась,
Ой да занималася.
Занималася она да истухалась,
Ой да истухалася.
Федька слушал звенящий, сильный и уверенный голос Оксаны, смотрел украдкой на ее блестящие, смеющиеся глаза, на вспыхивающие, как снег на лунном свету, мелкие зубы, и душа его наполнялась чувством искренней радости за Дороховых. «Что работать, что песни играть — на все мастера», — подумал он и подсел ближе к Насте.
— Смотрю я на вас, Настя, и расцеловал бы всех! Какие вы певучие все и дружные в жизни. Любо смотреть!
Настя пела, смеясь и лукаво играя глазами, а Федька только восхищенно качал головой. Потом взял Настю за руку повыше локтя и незаметно крепко пожал.
Спустя немного времени все шумно пошли по улице. Марья провожала детей любовным взглядом, и грудь ее наполнялась великой материнской радостью. Хорошие, красивые у нее были дети. Неужели и им не даст судьба счастья? Она вздохнула и пошла в хату: надо было готовиться к выезду в поле.
А Федька торжественно шел впереди и наигрывал «Страдание». Вот он ударил по клавишам своей двухрядки и, сделав два-три искусных перебора, запел хриплым голосом:
Моя милка уверяла,
Что любовь не потушить,
А потом к чертям послала:
«Надоел мне», — говорит.
Настя поправила на голове белую косынку, по-озорному подхватила:
Мой миленок за мной со-ох,
А я насмехалася.
Полюбил он сразу дво-ох,
А я с ним подралася.
Оксана слушала их, смеялась, и ей самой хотелось быть такой озорной, как сестра. Но она не могла быть такой, да и Леон, шедший рядом с ней, был сух и будто сердит. И она сказала ему:
— Я не думала, что Настенька такая бойкая. В городе они такие робкие, станичные девушки. А ты уж очень серьезный.
— Наши девки в обиду себя не дадут. Настя рассердится — может глаза выцарапать, — ответил Леон и с неохотой добавил: — А я что? Если я эти книжки, какие ты опять привезла, одолею — и совсем говорить разучусь.
— Почему же?
— Потому что после этих книжек тошно на хутор смотреть стало. Надоело гнуть спину за кусок хлеба.
— А ты бросай хутор и приезжай к нам. Мама найдет тебе место.