— Я была в этом абсолютно уверена. Вы святой человек, Мариечка Лукьяновна. А вот я бы на вашем месте рвала и метала. Если бы мой Петюнчик ушел к другой, я бы ежесекундно желала им обоим всяких болезней, бед и прочих напастей. Даже бы, наверное, побежала к ворожее, хотя, признаться, не верю в эту белиберду. А вы, Мариечка Лукьяновна, верите?
— Нет, — глухо ответила та и вспомнила, как после ухода Берестова несколько раз тайком от всех посещала бабку, которая занималась наказанием неверных мужей, жен и так далее. Бабка заставляла ее лепить из горячего воска фигурку, которая символизировала Берестова. Потом ворожея давала ей раскаленные на огне иголки, и Мария Лукьяновна с ожесточением вонзала их в печень Берестова, в его сердце, мозг. Впоследствии до нее дошли слухи, что Берестов перенес тяжелую операцию и чуть не умер. Но это были всего лишь слухи. Тем более что алименты на детей он платил исправно. — Если бы даже и верила, ни за что бы не пошла. Я считаю, это низко и подло.
— Вы совершенно правы, Мариечка Лукьяновна. — Вера Афанасьевна звонко рассмеялась. — А вот я, представьте себе, была у такой ворожеи. Только не осуждайте меня слишком строго, ладно? Мариечка Лукьяновна, ну, пожалуйста, не осуждайте. Мне так хочется исповедаться вам в своем давнем грехе и получить отпущение. В Бога я верить не могу — Петюнчика попрут с работы, так что, миленькая Мариечка Лукьяновна, придется вам взять на себя роль исповедника.
— Ну вряд ли я сгожусь. Я далеко не так безгрешна, как вам кажется, Вера Афанасьевна.
— Нет, нет, вы абсолютно безгрешны. Знали бы вы, что говорят о вас в городе. Да вы, вероятно, знаете.
— А что говорят? — не без испуга спросила Мария Лукьяновна, но тут же вспомнила, что о постыдном поступке дочери пока никто не знает, и успокоилась.
— Тащит на своих плечах весь дом. Двух замечательных девочек вырастила. Больную мать содержит в любви и заботе. Сад развела райский. Ну и прочие мелочи: готова снять с себя последнюю рубашку и отдать страждущему. Словом, вы, Мариечка Лукьяновна, настоящая русская женщина с большой буквы. О таких, как вы, писали Некрасов с Толстым и все остальные русские классики.
— Я такая же, как и все. Ничуть не лучше и не хуже.
— Ну, это вы бросьте, Мариечка Лукьяновна. Тем более что вам все равно не отвертеться от моей исповеди. Скажите откровенно, я не очень утомляю вас своей болтовней?
— Что вы, Вера Афанасьевна. Я так рада побыть в вашем обществе.
— Тогда слушайте меня внимательно. — Вера Афанасьевна привстала и расправила свою гофрированную юбку, поправила оборки на открытой красной кофточке. Ей было за сорок, но она все еще продолжала изображать из себя молоденькую девушку, хоть и была грузновата. «Как ни странно, но ей это идет, — подумала Мария Лукьяновна. — Наверное, потому, что Волоколамова искренне добра и бесхитростна».