свистел, хрипел и верещал.
И солнце проходило лаком
по всем обыденным вещам.
Кондуктор объявлял уже следующую остановку – «Василий Кесарийский». Я конечно же понятия не имела о Василии, святителе Кесарийском. Но торжественная тяжесть слова – Василий Кесарийский, – хоть и привычным кондукторским голосом произнесенная, не миновала души. Так назывался уходящий с Тверской переулок. Теперь водитель троллейбуса – кондукторов нет и нет тут трамвая – в грушу микрофона объявляет остановку: «Улица Фучика. Магазин “Динамо”».
Вот здесь, с угла Василия Кесарийского, пересекавшегося с Тверской, весь огромный квартал главной улицы занимала церковь его имени, мощная, величественная, серого камня, первая действующая церковь на моем трамвайном пути в школу. Лет одиннадцати я тайно пришла сюда в пасхальную ночь. Когда начался крестный ход, меня сбили с ног. Вставая, я подняла с церковного кафельного пола английскую булавку, унесла свою находку, зажав ее в кулаке, решив – это знак мне, это символ невидимого креста, явившийся мне в пасхальную ночь взамен вырезанного мной бумажного, который случайно увидел брат и распалился. В бытность у нас тети Кати он сам поддался и признался мне, что, проходя мимо церкви, незаметно для людей перекрестился. Но это прошло у него, отпало, и теперь я была грубо унижена сорванным покровом с моей глубокой тайны, ожесточенной нашей дракой, угрозами брата вывести меня, «мещанку», «на чистую воду» перед лицом пионерской организации. Как я боялась!
Церковь Василия Кесарийского снесли в 30-е годы, на ее месте воздвигнут большой жилой дом.
Нижний этаж этого дома отдан под магазин спортивного общества «Динамо», а также под кафе «Молодежное», где у входа вечерами толчется очередь – юное племя.
Но вот «шестерка» уже тормозит на Садово-Триумфальной площади у мюзик-холла, что был где-то там, левее, за нынешним сквером с чугунным Маяковским.
По вечерам отчим Нэды, артист Арди, поет в мюзик-холле, опираясь на костыли инвалида той, Первой мировой войны:
Была война
Пять лет подряд…
Здесь, возле мюзик-холла, мы постоим чуть дольше – ведь здесь «станция», и кондуктор, достав из гремящей медяками черной сумки продолговатую, в черном переплете книжку, заносит в нее номера разноцветных билетов – учет расхода их.
За мюзик-холлом по Садовой уходят вдаль зеленые аллеи – Большое бульварное кольцо столицы, вырубленное в конце 30-х годов. А через несколько лет, в войну, тут, поперек голой широкой мостовой и тротуаров, были сооружены баррикады: надолбы, мешки с песком; витрины магазинов заложены кирпичом, оставлены щели-бойницы. Москва готовилась сражаться на улицах против вражеских танков на всем протяжении широкого Садового кольца, кольца «Б», как названо оно в отличие от Малого бульварного кольца «А», где и поныне, к счастью, сохранились бульвары.