«У Левки твердое сердце, — говорили товарищи, — Его никакая мольба не тронет. Скорее камень заплачет, чем он».
За глаза его называли не Львом Павловичем, а Тигром Павловичем.
Когда была создана разведшкола, Родзаевский поставил Охотина своим заместителем, как одного из верных клевретов.
— Здорово обставлено! — ответил Померанцев.
— Это нам Винокуров помог. Мой заместитель по учебной части. Пойдемте, познакомлю.
В кабинете, заставленном шкафами и сейфами, за столом сидел человек с впалыми щеками в черном костюме и белой рубашке с галстуком. Черные горящие глаза его казались грустными, истомленными.
— Пополнение, Юрий Михайлович! Новый красный офицер к нам пожаловал, — сообщил Охотин.
Винокуров засуетился, словно к нему привели родного брата.
— Пожалуйста, присаживайтесь. Рассказывайте, как жизнь в России.
Померанцеву уже надоел этот вопрос. И он спросил сам:
— А вы давно оттуда?
Винокуров бежал в Маньчжурию из-за трудностей, сложившихся по службе на заставе. И развил такую кипучую деятельность, на какую только был способен. В разведшколе им была спланирована тематика занятий, как в советском военном училище, установлен такой же распорядок, те же методы обучения. Он много работал: контролировал занятия, проводил сам, используя свой опыт. Японцы высоко ценили радение Винокурова, и он еще больше старался.
Но успехи России в войне с Германией заставили Винокурова задуматься над тем, что его ожидает. Он стал охладевать к службе, даже не прочь был бежать куда-нибудь из Харбина. Но такая возможность пока не представлялась.
Приход Померанцева несколько ободрил Винокурова. Теперь он не один здесь. Есть еще человек, который на что-то рассчитывал, когда бежал сюда. Об этом ему хотелось поговорить с Иваном наедине. Вечером он пригласил его к себе на квартиру.
За ужином они распили бутылку чуринской. Грустные глаза Винокурова повеселели.
— Вот так, Иван Иванович, мы и живем. Все на что-то надеемся, все чего-то ждем. А жизнь ничего хорошего нам не приносит, все отдаляет наши желания.
Померанцев сперва побаивался Винокурова: может, он проверяет его преданность японцам. Но из разговоров убедился, что Винокуров в душе не уважает японцев, служит им только потому, что некуда деваться.
— Не представляете, как мы соскучились по родине! — закрыв глаза, покачал Винокуров головой. — Седьмой год проклинаю ту ночь, в которую покинул родную землю. У нас растет сын, и мы не знаем, что его ожидает. Часто думаю, лучше бы отбывать в колонии, чем томиться здесь. Там хоть и горько, но родина-мать, а здесь чужбина-мачеха. Никому ты не нужен, никто за тебя не заступится.