— Это было в прошлом году, — убеждал Жолбин. — А сейчас у советских мало здесь войск осталось — все на запад отправили.
Парни, потные и красные от выпитой водки, одичало смотрели на хорунжего, который, сузив глаза, рассказывал небылицы.
— Сейчас японцам надо точно знать, как чувствуют себя советские. Говорят, с голодухи пухнут, мякину жрут. С немцами воевать — дело не шутейное. А нам это на руку: легче будет с коммунистами разделаться.
— Оказывается, дела-то у нас не плохи, — повеселел Ваньша. — Глядишь, к осени в Расее будем!
— Будем! Только в разведку сходить надо. Аванс завтра выдам.
— Чо-то страшно, — помотал головой Леха.
— Подумать надо, — сказал Ваньша. Жолбин заказал еще бутылку «Чуринской».
…Утром парни проснулись в подвале особняка Ногучи. Через глазок в двери на них посматривал японский охранник.
— Как мы попали сюда, паря? — удивился Леха.
— Бес его знает! — поглаживал ссадину на щеке Ваньша. — Помню, что карнаухий угощал, а что дальше было, не знаю.
— А чо он предлагал, помнишь?
— Как же… пойти туда.
— Может, согласимся?
— Ты чо, Леха, на тот свет захотел?
— Тогда здесь замают.
Днем пришли Жолбин и Ногучи.
— Ну как, надумали? — угрожающе спросил хорунжий. — Если согласны, получайте аванс, а нет, передаю в распоряжение капитана.
Ваньша поймал на себе коварные, как у змея, глаза Ногучи, и холодная волна страха окатила его.
— Мы согласны…
Военный человек быстро применяется к новой обстановке, скоро знакомится с окружающими его товарищами и идет в ногу с их жизнью.
Так было и с Арышевым. За это время он уже имел представление о каждом бойце своего взвода, был в курсе всех событий. И хотя далеко отсюда громыхала война, здесь жили теми же чаяниями и заботами, какими жила вся страна. Радостными минутами трудового дня были полученные утром известия с фронта, а вечером — доставленная со станции почта.
Анатолий пока не ждал писем, потому что недавно написал сам. Все свободное время он отдавал бойцам: следил за тем, как они чистят оружие, проводил беседы, играл в домино.
Как-то допоздна он разучивал с бойцами новую строевую песню. После отбоя возвращался в Копайград вместе с командиром роты лейтенантом Незамаем.
— А ты, я вижу, тоже готов в казарме ночевать, — говорил Незамай. — Не надо, голубчик, и о своем отдыхе забывать.
Арышев слышал от командиров взводов, что Незамай — человек черствый, а тут вдруг такая забота. «Может, они не правы».
— Ты что, вместе с полковым адъютантом учился?
— Да, в одном училище, только в разных батальонах.
— Ну-ну…
Какое это имело значение, Арышеву было неизвестно. Во всяком случае, думал он, ротный командир должен все знать о своем офицере.