Незамай насупил брови, низко опустил голову. Неприятно было слушать о своих поступках, которые до этого он не считал такими подленькими, как теперь. Казалось, кто-то другой, грубый и корыстный, совершил все это. А капитан своим металлическим голосом говорил и говорил, словно гвозди вбивал. Незамай уже не вникал в смысл его слов.
Наконец, капитан смолк, вытер платком влажный лоб и обратился к нему:
— Расскажите нам, чем вы руководствовались, совершая эти поступки?
Незамай вяло поднялся, как спросонок, одернул гимнастерку.
— Что побудило меня послать солдата? — задал он себе вопрос. — Корысть, товарищи, одна корысть. В этом я глубоко раскаиваюсь.
— Теперь вы раскаиваетесь, а тогда не думали, что роняете свой авторитет в глазах подчиненных, — сказал капитан. — Но этот случай носит, так сказать, единичный характер. Посмотрим, как Семен Иванович воспитывал своих подчиненных, как готовил их к предстоящим боям.
В зале смолк кашель. Всем хотелось послушать человека, который редко выступал на совещаниях и делился своими мыслями.
— Почему вы конфликтовали со своими взводными командирами?
Незамай поправил висевшую на боку сумку, кашлянул.
— Я понимал службу не так, как другие. Раз я — начальник, стало быть, подчиненные должны во всем мне повиноваться. Солдаты и сержанты так и делали, но с офицерами было посложнее. Например, Воронков часто не соглашался со мной, выступал со своими предложениями. Может, они и умней были, но у меня возникала обида: как это — подчиненный, а учит?
В зале послышались смешки. Дорохов переглянулся с Сидоровым.
— Еще больше у меня не ладилось с лейтенантом Арышевым. Сперва он подкупил меня своей исполнительностью, а потом все начал делать наперекор.
— Что же именно?
Незамай помешкал, потом заговорил со смешком:
— Ему не нравилось, что я иной раз заглаживал отдельные изъяны по работе, чтобы не оказаться хуже других. А он этого не понимал. Я старался образумить его, накладывал взыскания. Теперь чувствую, что делал неправильно, и в дальнейшем такого не допущу.
«Едва ли, — думал Арышев. — Дай только тебе власть, снова начнешь под себя подминать. Крапиву куда ни посади, везде жалит».
Сидоров испытывал боль и гнев. Как он мог терпеть этого человека? Даже спорил с Дороховым, когда тот говорил о недостатках ротного командира. Может, не зашло бы так далеко, если бы он, Сидоров, построже относился к Незамаю.
— Был ли у вас такой случай, когда вы пытались отправить на фронт слабо подготовленных солдат? — продолжал председатель.
«Все вспомнили», — подумал Незамай.
— Да, я собирался так сделать, но когда посоветовался с начальником штаба, он не разрешил.