Анатолий приложил ладонь к щеке и застонал, как от зубной боли:
— Мерза-а-вец! Предать Родину — в голове не укладывается.
— Нас тут за него основательно потрясли: начальника штаба отстранили от должности, командиру полка — строгий выговор. Словом, всем досталось и еще достанется.
— Сколько времени скрывал человек от людей свою черную душу и вот раскрыл, — негодовал Анатолий. — Лучше бы пулю пустил себе в башку, подлец!
— А он, чтобы спасти свою шкуру, пустил пулю в Примочкина, который сопровождал его при проверке постов.
Арышеву жалко было солдата. Какой сложный путь прошел он, чтобы понять свои ошибки, и вот нет его.
— Да-а, грустно и гнусно. — Воронков загасил папиросу, за чем-то полез в стол. — Илья Васильевич тут без тебя замотался. Но сейчас он не один. Три дня назад я направил к нему в роту двух младших лейтенантов.
— Спасибо, Александр Иванович… Пойду в казарму. Шибко соскучился по людям. — Арышев встал, взял чемодан.
— Что-нибудь купил? — спросил Воронков.
— Несколько книг для Дорохова.
— Вот будет рад! У него же скоро целая библиотека соберется.
— Конечно, почти весь батальон читает.
Арышев вышел из штаба. В пади было тихо. Пригревало яркое солнце. Но радостное настроение Анатолия омрачило предательство Померанцева. «Где он сейчас? Неужели не кается? Ничего, земляк, мы еще с тобой встретимся. От расплаты тебе не уйти».